+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

ВЛАДИМИР СУПРУН

Энтузиазм как принцип

БИЗНЕС: человек эпохи

Текст: Ирина Коростышевская, Лана Литвер

Основатель, председатель Совета директоров двух предприятий: акционерного общества «Асептические медицинские системы» и Миасского завода медицинского оборудования, почётный гражданин города Миасса, Академик Российской Академии медико-технических наук, соавтор ряда изобретений в области высокоэффективной очистки воздуха, инженер-ракетчик Владимир Иванович Супрун согласился на это интервью только в преддверии своего 70‑летнего юбилея. Специально для журнала «Миссия» Владимир Иванович рассказал о главном деле своей жизни.

-Владимир Иванович, когда вы были маленьким, кто учил вас простым истинам?
-Интересно, как вы себе это представляете? Папа говорит: садись, сынок, я тебя научу простым истинам? Ремнём меня не били и через заднее место истину не вбивали. А во‑вторых, что такое простые истины? Нагорную проповедь я не слышал. А моральный кодекс строителя коммунизма — многократно изучал. Если эти истины простые, то научила им меня школа, пионерская организация и комсомол — одним словом жизнь.

-Человек учится на примерах?
-Конечно. На ненавязчивых примерах. Есть люди, которые просто нравятся — чувствуешь, что перед тобой замечательный человек, за ним что-то доброе, вечное и ты у него учишься, стараешься быть на него похожим. Жизнь сводила меня с многими людьми, которые были для меня примером. Одним из них был Юрий Михайлович Захаров.

-Он был вашим учителем?
-В широком смысле этого слова — да. Человек энциклопедических знаний, доктор медицинских наук, академик Российской Академии медицинских наук, заведующий кафедрой нормальной физиологии Челябинского медицинского института, один из ведущих гематологов СССР. Судьбе нужно было свести нас в начале 90‑х годов. Тогда то Юрий Михайлович и рассказал мне о необходимости применения стерильных помещений для проведения операций, для лечения онкологических заболеваний, для исследовательских работ. Он много работал за рубежом, в том числе во Франции в ведущих гематологических лабораториях. Зарубежные технологии очистки воздуха на тот момент были, а отечественных не было. «Это перспективное направление», — сказал Юрий Михайлович и оказался прав. Мы начали заниматься этой темой.

…1990 год, город Миасс. Красный уголок Миасского ремонтно-механического завода. Директор РМЗ Герасимов Николай Борисович пожалел нас бездомных создателей нового предприятия и приютил. Кресла для торжественных собраний сдвинули к стенкам, на их месте установили кульманы — время компьютеров ещё не пришло. В актовом зале разместились все вместе — и разработчики и производство электронных устройств.

-Как получилось, что вы, совсем не врач, начали выпускать медицинское оборудование?
-Ну почему я не врач? Хоть и без медицинского образования, но я умело ставил своим детям уколы, горчичники, мерил температуру. Но если серьёзно — в этом деле не нужно быть врачом, это область для инженеров, а точнее — сплав медицинских и инженерных знаний. Врач должен хорошо лечить, а для этого кроме специальных знаний, умной головы, умелых рук и стетоскопа нужно иметь совершенную медицинскую технику и инструмент. А создание этой техники и инструмента по идеям думающего врача — дело инженеров. В 70–80‑х годах прошлого века на Западе, сначала в микроэлектронике, затем в фармацевтике и медицине начали внедряться, так называемые, чистые технологии и чистые помещения. Советский Союз для нужд оборонной промышленности даже закупил в Германии целый завод по производству чистых помещений. Но случилась перестройка, затем началась приватизация, и этот завод во Фрязино перешёл в частные руки и вместо чистых помещений стал выпускать ларьки, на которые тогда был колоссальный спрос. А врачи пусть подождут. В нашей стране чистыми помещениями для медицины впервые начали заниматься именно мы. На тот момент только Гематологический центр Российской детской клинической больницы, которым руководил академик Александр Григорьевич Румянцев имел несколько асептических боксированных палат для лечения лейкозов высокодозной химиотерапией и трансплантацией костного мозга. Я встречался с представителями немецкой фирмы-производителя чистых помещений, пытался поговорить о сотрудничестве. Немцы сказали так: «Мы шли к этой технологии много лет. Это очень сложно. Зачем вам терять время. Давайте нам металл в обмен на наше оборудование». Время показало, что они ошибались.

Через два года предприятию стало тесновато в Красном уголке и была арендована производственная площадка с необходимым оборудованием. Кое-какую технику докупили и здесь, в дополнение к приборному производству уже появилась и металлообработка, и сборочные работы. Но ещё через некоторое время убедились, что серьёзное производство так не создать. Как бы тяжело ни было, в 1994 году было принято решение строить собственный завод. Взяли землю на пустыре, в промзоне, чуть в отдалении от основной дороги. Строиться пришлось на болоте.

-Владимир Иванович, правда, что на этой стройке утонул тяжёлый японский трактор?
-Так как снимать пришлось большое количество грунта и частично производить выторфовку, специальный высокопроизводительный трактор мы привезли из Челябинска. Но даже он начал тонуть, и с большими проблемами мы его спасли.

-Как вы согласились строить завод на такой сложной площадке?
-Главный архитектор города сказал мне: давай, я покажу тебе замечательное место, потом не нарадуешься. И правда, так и вышло. Нам очень нравится это место. И удобное с точки зрения логистики.

-Как долго вы строились?
-Всю жизнь. И сейчас строимся. Сначала переехало производство, потом переехали конструкторы и управленцы.
Владимир Иванович, а почему до вас никто не изобрёл и не стал производить такие нужные системы очистки воздуха?
У нас же была советская власть. И был Госплан. Действующими санитарными нормами это не предусматривалось, поэтому и не планировалось. Кроме того, при советской власти не было заинтересованности и у руководителей предприятий брать на себя дополнительную работу. Заработная плата слабо зависела от объёмов производства. Поэтому никто особенно не хотел напрягаться.

Сама технология чистых помещений, как утверждают инженеры, простая, как все на свете. Логика — внутрь помещения загрязнения не вносить, не генерировать и быстро удалять. Поэтому чистые помещения являются комплексами заводской готовности со стерильной воздушной средой, с необходимой температурой и влажностью, состоящие из специальных ограждающих конструкций, систем вентиляции и кондиционирования стерильного воздуха, а также автоматики, управляющей всеми инженерными системами. Но придумать, как это всё связать в единый комплекс, как выполнить систему конструктивно — это уже ноу-хау Миасского завода медицинского оборудования.

«Нас разогревал и ускорял энтузиазм, — вспоминает исполнительный директор МЗМО, а тогда рядовой инженер Виктор Гринь. — Мы понимали, что делаем то, чего нет на отечественном рынке. Мы первые в стране создаём эти системы, такие нужные и полезные! И надеялись, что все больницы будут обеспечены нашим оборудованием. Это нас, конечно, здорово вдохновляло».

Завод строился. Заезжали в полупостроенные цеха. Это было время дефолта 1998 года. Рабочие, инженеры, управленцы сами штукатурили, шпаклевали, клеили, красили. Параллельно разрабатывали, чертили, налаживали производство, переделывали, проводили испытания опытных образцов изделий. И параллельно искали заказы. Главным менеджером по продажам был сам директор.

-Получается, в середине 1990‑х вы зашли на рынок первыми, и потенциально весь рынок был ваш. Все больницы страны.
-Да. Все нищие больницы страны были наши. Я познакомился с руководителями департамента медицинской промышленности Минздравмедпрома России, которые прониклись темой и оказали поддержку.

-Как вы доказали в министерстве, что выпустили качественное нужное оборудование?
-В двух словах не расскажешь. Бывало, жил в Москве по семь месяцев. Принимал меня и министр здравоохранения — человек с государственным мышлением, который понимал, как нужны нашим больницам отечественные системы очистки воздуха. Меня услышали, мне поверили. И в 1997 году мы получили первый государственный заказ от минздрава.

Это была заслуженная победа, результат многолетней честной работы бизнеса буквально на голом энтузиазме. Производство развивалось исключительно на собственные деньги. Ни инвесторов, ни кредитов, ни господдержки. Маленькими шажочками, ровно по силам, честно, как в учебниках по экономике, на заработанные деньги построили на болоте современный завод, совершивший прорыв на рынке отечественного медицинского оборудования.

-В начале новой дороги у каждого человека возникает страх. Вопрос: идёт человек в этот страх или нет. Была ли такая ситуация, когда вы хотели что-то сделать, но не сделали?
-Нет. Что я хотел — то я и сделал. В Конструкторском бюро машиностроения (теперь это Государственный ракетный центр имени акад. В. П. Макеева) я был председателем Совета трудового коллектива. Предлагал заняться конверсией в самом начале перестройки. Я говорил: «У нас в ракетостроении отличные современные технологии, в них нуждаются другие предприятия, давайте, параллельно с созданием ракет пойдём к людям, на другие предприятия. Преодолеем в себе комплекс высокомерия». К нам с предложениями о сотрудничестве приезжали и нефтяники, и представители Министерства путей сообщения. Но, те, кто пытался установить деловые взаимоотношения, наказывались. Генеральный конструктор считал, что мы должны заниматься только ракетами. Но, к сожалению, в стране не стало денег даже на хлеб, не говоря уже о ракетах. На собрании трудового коллектива я поставил вопрос о разделении полномочий генерального директора и генерального конструктора. Я считал, что генеральный конструктор должен заниматься ракетами, технологиями, а директор — вопросами выживания предприятия. Но на собрании меня не поддержали, и я понял, что надо уходить. Мне хотелось дело делать, понимаете? Мне было 42 года. И я ушёл из КБМ, хотя я и был неплохой специалист в области экспериментальной отработки вибродинамической прочности ракет и эта работа мне очень нравилась.

-Распределение в Конструкторское бюро машиностроения после окончания ЧПИ — это была великая удача?
-Да. Я стремился туда попасть и был этому очень рад. Это была отличная школа. В КБМ в те годы были собраны выпускники сильнейших вузов страны: Ленинграского Военмеха, МФТИ, МАИ, МВТУ имени Баумана, Казанского и Уфимского авиационных институтов, Томского и Донецкого университетов, из Донецка по распределению приехала моя будущая супруга Светлана. Нашими начальниками-учителями в то время были молодые тридцатилетние профессионалы, на которых мы равнялись.

-А самого Виктора Петровича Макеева вы застали?
-Да, но в друзьях у него я не был.

-Приходилось с ним общаться?
-Однажды я ходил к нему на приём, просил перевести меня в отдел, который занимался испытаниями. Макеев отказал, пояснив, что в КБМ так не принято. Через несколько месяцев я записался на приём ещё раз, но накануне перевод согласовал начальник нашего отдела. Секретарь Виктора Петровича позже рассказывала мне, как генеральный сказал: «Супрун опять записался? Сегодня я подпишу перевод».

-Почему для вас было так важно заниматься испытаниями?
-Люблю держать в руках железо. Проведение вибрационных испытаний, отработка ракет, их прочности — это же очень интересно. В Ракетном Центре мощнейшая испытательная база, одна из лучших в стране. Мы испытывали ракеты на земле. Лучше если она сломается на земле, чем в воздухе. Когда вы ехали ко мне, видели — стоит высокая 70‑тиметровая башня? А ещё часть этой башни находится под землёй. Это вакуумно-динамический стенд Ракетного Центра. Такой стенд только у нас и в США.

-А есть элемент волшебства в том, что одна ракета взлетает, а другая нет?
-Что за глупый вопрос? Конечно, если забыли её заправить горючим или окислителем, то она не полетит. Шутка! Если она изначально правильно сделана, она должна летать. И у нас, и у американцев бывает, что ракеты падают при испытаниях. Но для этого и служат испытания, чтобы при эксплуатации ракеты не падали.

Вторая победа конструкторской мысли инженеров Миасского завода медоборудования и новый бизнес-прорыв — это технология размещения модульных систем очистки воздуха под потолком помещения. В конце 1990‑х Владимиру Ивановичу пришла в голову счастливая идея: под потолком пространство свободно и нужно разместить оборудование там. На заводе выполнили эту задачу, перекроив по сути все технологические цепочки. Это был второй, не менее важный поворотный момент в истории завода.

В начале 2000‑х на заводе пошли ещё дальше: начали делать не просто системы очистки воздуха, а сразу целые комплексы чистых помещений под ключ: от дверей и до ограждающих конструкций, включая всё оборудование, которое входит в систему очистки. Такие комплексы оказались очень востребованы также в фармацевтике, где требования к чистым помещениям гораздо жёстче, чем в медицине. На Миасском заводе медицинского оборудования спроектировали и изготовили первый такой комплекс чистых помещений для Челябинской станции переливания крови и комплекс чистых помещений для фармацевтического предприятия «Иммунопрепарат» в Уфе, и с той поры ещё сотни объектов. С начала 2000‑х предприятие практикует комплексный подход: здесь создают объект, начиная с проекта и до сдачи заказчику.

Развитие темы продолжается: инженеры разработали системы биобезопасности для лабораторий, где работают с опасными вирусами и бактериями, и придумали, как изготавливать полностью изолированные чистые помещения. Их тоже выполняют на заводе под ключ. Направлений для развития бизнеса бесконечно много.

-Ваш любимый фильм?
-«Укрощение огня».

-Почему в этом фильме фамилия главного героя, прототипом которого был Сергей Королёв, изменена?
-Это не только Королёв. Это собирательный образ. Это и Королёв, и Курчатов — люди, которые совершали открытия.

-Система чистых помещений, придуманная вами, — тоже открытие?
-Ну что вы такое говорите. Это в чистом виде инженерная разработка.

-Владимир Иванович, вы с самого начала и на протяжении всех лет вникаете в инженерные вопросы. Вам нравится изобретать?
-Нравится. Могу вечером сидеть и думать, как что можно ещё докрутить, и ночью думаю, и утром, и в выходные. Это моё хобби. Я так отдыхаю.

-Подчинённые говорят, что вы можете позвонить в любой момент, когда вас озарит идея.
-Ну… Это не совсем так. Ночью я им не звоню.

-Однако у одного из ваших подчинённых на ваш звонок стоит мелодия «Вставай, страна огромная».
-Я об этом узнал только от Вас. Знаете, я, бывает, собираю народ и говорю: так, надо сделать то-то и то-то. Они выслушивают и отвечают: «Ну, на это потребуется время — месяц, два, три». На что я им говорю: «Вы почитайте Василия Грабина «Оружие победы». Был такой главный конструктор артиллерийских установок. Ему в июле 1941 года позвонил Сталин и сказал: стране нужны пушки. И тот увеличил производство пушек до конца 1941 года в четыре раза, а до конца следующего года — в двадцать раз. Они сделали это, понимаете? И я своим говорю: «Нет крепостей, которые не могут взять большевики». Вот недавно обсуждали на совещании производство одного изделия. Рабочая группа ставит мне срок: опытный образец будет в конце сентября. Я сказал: «Нет, изделие должно быть в конце августа. Работайте по эскизам. Документацию сделаете позже». Вот и весь разговор. Мы такой народ — нам нужна встряска. У нас, в России, лето короткое, а зима долгая, и мы привыкли, что летний день год кормит — срочно впряглись, пашем как папы Карло. А потом длинная зима — будем отдыхать, на печи лежать. Это на Западе работают равномерно. В России, в основном, работают только тогда, когда есть пинок, волшебный пендель или когда, не дай Бог, беда.

-Ваши коллеги говорят, что вы задаёте высокий темп работы. Не все могут работать в вашей скорости. Как вы находите подход к этим людям?
-Сложно. Принцип «делай, как я» не проходит. Есть люди, довольные тем, что есть. Дауншифтеры. Живущие для себя. Вот они зарабатывают по 25 тысяч, и им больше не надо, если надо напрягаться. Карьерный рост их тоже не интересует. Работа чётко с восьми до пяти. Оставаться после работы им не нужно. В мире 30–50 процентов таких людей, и в России тоже. Какой там энтузиазм? Поэтому надежда есть только на тех людей, которым интересно в жизни всё и работа тоже.

-Ваш коллектив состоит как раз из таких сотрудников?
-Я горжусь своим коллективом. Все наши достижения, победы, успехи — только благодаря людям, которые много лет работают рядом со мной. Сегодня на предприятии трудятся больше восьмиста человек. Среди этих людей есть те, кто пришёл в первые годы, когда все только начиналось, поверил в меня и в наше общее дело и работает со мной до сих пор. И я благодарен им за преданность делу, за честный труд. Хотелось бы всех перечислить поимённо, но это просто невозможно — их очень много. Уже пришли на завод и работают их дети, у нас формируются настоящие производственные династии. На заводе сложился полноценный рабочий коллектив, и я этому очень рад.

Владимир Супрун — энтузиаст по природе. Это его движущая сила. На утреннее совещание конструкторской рабочей группы, назначенное накануне вечером, он всегда приходит подготовленным. Он за вечер и за ночь подготовился, что-то придумал, нарисовал и готов предлагать. Он готов собрать рабочую группу в выходные, не дожидаясь понедельника. Он не любит медленных и флегматичных, ему всегда кажется, что всё можно сделать гораздо быстрее. Требования по скорости и работоспособности, которые он предъявляет к сотрудникам, он прежде предъявляет к себе.

«Когда мы начинали, — вспоминает Виктор Гринь, — все были энтузиастами. Идея заряжала нас куда больше, чем личная выгода. Материальная сторона была вторичной. Но это ещё было поколение идейных людей, выросших в Советском Союзе. Сейчас приходит поколение прагматиков».

Принцип «нужно сделать это сегодня, а не в понедельник», по сути, и позволил достичь тех результатов, которые есть у предприятия. Несмотря на то, что теперь, в 2018 году, это уже понятный бизнес и завоёванный рынок, энтузиазм как принцип никто на заводе не отменял.

Внешне темп жизни у Владимира Ивановича Супруна абсолютно не замедляется: та же кипучая энергия, та же скорость, та же требовательность. То же желание везде поучаствовать самому. Теперь он президент компании, председатель Совета директоров — и ему не обязательно вникать в разработку нового изделия, а можно рисовать глобальные стратегические планы. Но Владимир Иванович не умеет быть внешним наблюдателем. Он вникает и непосредственно участвует в заседаниях конструкторской рабочей группы. Он может вклиниться на любом этапе в любой производственный процесс. Потому что испытывает искренний, жгучий, неуёмный интерес к своему делу.

-Владимир Иванович, почему у вас в кабинете портрет Александра Лукашенко?
-Мы работали с белорусами, я знаю эту страну. Лукашенко не дал развалиться промышленности, люди живут в человеческих условиях. Он приказал спроектировать агрогородки, где задёшево можно было взять у государства новый типовой дом и постепенно, не спеша за него расплачиваться. А посмотрите наши сёла. Вспомните хотя бы одного белорусского олигарха. Не можете? Он не дал, как дал Ельцин, урвать приближённым за копейки лакомые куски от общенародной собственности. Я считаю, белорусский президент заботится о своих гражданах, он сам достойный гражданин. То, что там якобы нет свободы — свободы от чего?

-Вы не приветствовали развал Советского Союза?
-Конечно, нет. Надо было отпустить с Богом прибалтов и идти по китайскому пути. Косыгин начал преобразования, но партия напугалась и задушила реформу. Был бы у нас и частный бизнес и государственный. Дали бы возможность расти кооперативам, малым предприятиям. Сейчас бы уже процветали. Но почему-то поверили, что крупные предприятия будут работать эффективней, если придут хозяева. Пришли новые хозяева — та самая семибанкирщина. Вывели деньги за кордон. Напокупали футбольных клубов, яхт, замков, а что от этого народу России?

-Ваш завод спокойно вырос бы и из маленького кооператива?
-Конечно. Мы вообще начинали в 1990 году, при советской власти. И никто меня не трогал, никто не мешал.

-Ваш завод развивался только за счёт прибыли?
-Да. Только однажды брали кредит, когда строили производственную базу, но когда произошёл дефолт 1998 года, мы быстро рассчитались и почти 20 лет кредит не брали. И вот сейчас кредитуемся снова.

-Потому что бизнес слишком быстро растёт?
-Нет, не поэтому. Сегодня мы вынуждены брать кредит, потому что… как бы выразиться поточнее… изменилось общество и оскотиниваются бизнесмены, близкие к власти. Мы сделали работу — а с нами не расплатились, и деньги заморожены. Когда аналогичная ситуация возникла в Казахстане на строительстве объектов Казкосмоса, когда генподрядчик получил все деньги, а с нами не рассчитывается, я снял своих людей с объекта. Первый вице-премьер республики на совещании в Кабмине приказал генподрядчику рассчитаться. Но воз и ныне там.

-Вы стали заложниками у ваших дебиторов?
-Знаете, как бывает? Генеральный подрядчик деньги получил, а с нами до конца не рассчитался. Мы честно сделали свою работу и за это наказаны. Мы подаем в суд. Но это длинная песня. Раньше было купеческое слово и такое понятие как честь. Сейчас же принцип: непременно обмани ближнего своего, ибо придёт дальний, обманет тебя и возрадуется. При этом эти обманщики всегда стоят первыми у алтаря, грехи замаливают. После молитвы, очищенные от грехов, опять обманывают.

-Почему государство делает много против людей, которые двигают эту страну?
-Я знаю, что говорит государство, но вижу другое: богатые — богатеют, а бедные — беднеют. Государство видит, что мы работаем тут — в России, никуда не убежим от своих рабочих мест, у нас нет на Западе запасных аэродромов — нам некуда, да и незачем бежать. Значит, надо нас доить, доить и доить.

-Верни время вспять, пошли бы другим путём?
-Если бы я всё знал, начал бы немного по-другому. В 1991 году у нас на счёте было два миллиона заработанных советских рублей. Мы могли купить по тем ценам, например, сто сорок автомобилей «Урал» или двести пятьдесят «Жигулей». А мы начали в производство вкладывать. Мы тогда презирали спекуляцию, и всё сгорело. Да что гадать на кофейной гуще? Что-то, может быть, и поправил бы, но в основном, всё правильно. Делал бы те же шаги, только быстрее.

-Владимир Иванович, у вас на столе такой хаос, как вы ориентируетесь?
-Это организованный хаос. (Улыбается) Когда порядок наводят, я потом ничего не могу найти. Сейчас мне надо посмотреть наше предложение по созданию лаборатории клеточных технологий для университета в Симферополе. Или вот тут у меня матрица парных сравнений: по ряду показателей сравниваются пары сотрудников, чтобы определить более эффективных.

-Как вы принимаете жёсткие решения?
Непросто. Честно говоря, когда человек провинился, я всегда думаю, что он случайно ошибся, надо его пожурить и дать шанс исправиться. Меня можно обмануть раз, два… На третий раз пощады не будет.

-Вы сейчас про работу говорите?
-Ну а про что ещё? Из друзей меня никто не обманывал.

-Как вы относитесь к тому, что ваши изделия копируют?
-Да, когда-то мы были одни на рынке, сейчас производителей подобных систем — сотни. Как отношусь? Конечно это для нас не очень хорошо. Мы придумываем своё, новое, проводим НИР, ОКР, а они повторяют и не несут таких затрат. Например, когда речь идёт о системах биобезопасности для лабораторий по борьбе с особо опасными инфекциями — а там же чума, холера, первая группа патогенности, риски высокие — как может в тендере принимать участие фирма, которая строила только гаражи и ремонтировала подъезды? Я не понимаю! А закон о закупках предписывает и считает, что это конкуренция. А потом директор лаборатории, которого этот закон заставил заключить договор с недееспособной фирмой, идёт под суд.

-Что вы делаете, когда бессонница?
-Включаю телевизор. Думаю о хорошем. Зачем лишний раз себя мучить? Зачем пилить опилки?

-Что для вас счастье?
-Жареная картошка и котлеты. Ещё лучше, если они немножко подгорели. Счастье — когда всё здоровы и любят друг друга, не ссорятся. Счастье, что дочки рядом, Вера и Галя, они у меня близнецы. Внучка Лиза и внук Вовка — вот счастье. С женой Светланой мы вместе 42 года. Она мой верный друг. Она всегда рядом, мы всегда вместе.

-Мне почему-то кажется, что вам нравится Владимир Высоцкий.
-Очень.

-А самая любимая? «Кони привередливые»?
-Нет. «Дом хрустальный на горе для неё»…

Обычно у людей с таким уровнем бизнеса есть и зарубежная недвижимость, и яхты, и дорогие авто, и что угодно. У Владимира Ивановича Супруна только дом, выстроенный по собственному проекту. Все деньги, которые предприятие зарабатывает, вкладываются в развитие производства, в развитие технологий. Он как был идейным советским инженером-конструктором со страстью изобретать — так им и остался.

Коллеги признают, что интуиция у него безошибочная. Все идеи, которые он предложил, выстрелили.

Pin It on Pinterest

Share This