+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

алтайская Шамбала

СТИЛЬ ЖИЗНИ: личный опыт

Текст и фото: Катерина Волкова

Нужно было учиться на геолога. Или этнографа. Гляциолога, эколога, ботаника, метеоролога. Да кого угодно, лишь бы законно шататься по Алтайской тайге, спать в палатке у костра, таскать альбом с гербарием, ходить вброд, высоко подняв ружьё, и читать звериный след. Да, я сейчас запишу эту историю, хлопну крышкой ноутбука, закажу гляссе с собой и выйду на шумный проспект. Но какая-то идеальная часть меня ловит ветер шапкой, вслушивается в ночную возню мышей под пологом и видит, как в зеркале озера отражается луна.

Жемчужина Алтая, золотое озеро, сибирская здравница или Шамбала — это всё про Телецкое озеро, ради которого люди едут на Алтай. На его северной окраине стоят две деревеньки — Артыбаш и Иогач. У них на двоих одна школа, магазин, почта и мост через озеро. Мост к тому же является границей: озеро Телецкое сужается, и из-под моста чудесным образом вытекает уже река, Бия. Здесь вырос мой отец, долгие годы жил дед (он был директором школы). Мы приезжали часто, каждый год, пока старики не перебрались в Турочак, поближе к районной больнице.

Лето-2002

Есть фотография: мне лет 15, стою на берегу, тереблю за ухо пегую лайку, а на груди болтается деревянный амулетик. Снимал меня папа. Мы вот-вот отчалим с кордона Кокши, но я ещё скачу по берегу в окружении собак, а он уже стоит на мостике катера.

На Кокшах жил Монтана, он же Падающий лось — русский индеец, великан с копной седых волос, в вечных высоких сапогах. На самом деле Монтану звали Анатолий, и он был егерем-алкоголиком. Жил в крошечной избушке (ноги из окна торчали, не вру!), умывался в ближайших кустах, дружил с медведями и кормил с рук двух верных лаек. Туристок индеец ласково щупал, дарил фигурки, вырезанные из дерева и шептал на ухо скабрёзные анекдоты. Говорят, перед его чарами даже Хакамада не устояла. На рассвете он будил народ, вытаскивал всех на поляну, чтобы воздать хвалу солнцу и духам леса и озера. А ещё к Монтане в гости привозили иностранцев — он пил с ними водку на скорость, рассказывал местные легенды и истории, а потом укладывал бесчувственные тела на жёсткие койки в гостевой армейской палатке. Увозили туристов тоже штабелями — встать после вечерних сказок Монтаны им удавалось день на третий.

Давно уже нет Монтаны. Захудалую избушку разобрали, построили добротный дом, даже вывеску «Кокши» повесили. Живёт в доме новый егерь Сергей с женой Надеждой. Он фотографирует окрестности, она выращивает цветы, неплохо живут, в общем. Но без огонька.
Мы тогда гостили на Кокшах пару дней. Забирал нас катер турбазы «Эдем». Он возил туристов на южный берег, туда и обратно. Дядька мой был дружен с капитаном, а потому лодка зашла на Кокши, увезти нас сначала на дальний кордон Чири, а потом в Артыбаш. Капитанил на катере Александр Самарин, симпатичный мужик чуть за сорок. Любил пропустить рюмашку, выглядел на все пятьдесят, всегда носил кепку, отчего казался удалым малым. Мы уже порядочно отплыли, когда он позвал меня в рубку и предложил порулить. Минута теории («Держи курс воо-оо-оон на тот мысок, встречным судам не забывай показать мигалку, каким бортом расходиться будешь») и я уже кручу штурвал, а Дядьсаша завалился на полку и храпит, причмокивая водкой. Снаружи рядит дождь, пассажиры на палубу носа не кажут. Но вот самая ответственная тётка решила узнать у капитана, сколько ещё плыть. Она долго стояла на пороге рубки, немо открывая и закрывая рот, как рыба. А потом взвыла сиреной, почище корабельной. Там было и «яжмать», и «суда на вас нет», и «у нас же тут дети!» Хмельной Дядьсаша спросонья гуднул в нос, сплюнул в иллюминатор и ляпнул: «Так у меня вот тоже ребёнок, за штурвалом стоит». Его показательно сняли после того рейса. А как только скандальная женщина уехала — тут же сообразили премию и снова отправили в плавание. Наверное потому, что он идеально чувствовал «верховку» и «низовку» — два главных ветра Телецкого, которые могли облегчить путь или убить.

«Верховка» — ветер с южной части озера. Тёплый, шальной утренний бриз гонит мелкую волну и не даёт доброй половине Телецкого покрыться льдом. «Низовка» — ветер северный, приносит тучи с гор, рвёт облака в клочья, гонит туманы и морось. «Низовкой» поднимает самую опасную осеннюю волну, когда на озёрной глади вдруг дыбится толща воды с добрых три метра высотой. Особенно опасно в Драконьих воротах, самом узком месте озера, берега которого здесь щерятся утёсами и валунами. Неловкие или пьяные лодочники в «низовку» домой возвращались редко: или пережидали на кордонах, или тонули.

Ветер может смениться с «верховки» на «низовку» за пару часов в любое время суток. В деревне сразу понимают: по воде идёт рябь, холод, небо затягивает тучами, снегом пахнет. Как правило, «низовка» начинается над горами и быстро спускается на озеро. Ты можешь уйти на лодке на «верховке» вверх по озеру, к югу, а через полтора-два часа погода ассиметрично изменится.

По фотографиям я помню папиного друга, охотника и строителя Леспромохоза Петьку Сорокина. Он жил в Иогаче, в доме на вершине холма. С их крыльца оба берега — как на ладони. Петька угощал нас медвежьей тушёнкой, травил байки, чуть заикаясь, и выращивал в саду отменные яблоки. Осенью 1993-го они с приятелями отправились по левому берегу Телецкого «бить шишку» (кедровую, кедровую, конечно). Нащёлкали несколько мешков, загрузили одну лодку орехом, в другую сели сами. Ветер сменился.

К Иогачу приплыл только катер с шишками. Лодка с людьми пропала бесследно.

Дом Сорокиных по-прежнему стоит на горе. На большой крытой веранде всё так же рассыпаны яблоки и орехи, а с потолка в сырые ночи капает вода. Пахнет прелой тайгой, смолой и мокрым одеялом, а ещё детством, старой собакой и резиновыми сапогами. Бабушка в свои девяносто два держит курочек, бегает козой, тётя Таня вышла на пенсию и гордо занимается скандинавской ходьбой, а Женька — всё такая же юркая и талантливая девчонка, старше меня года на четыре. Хотя какая она Женька, Евгения Петровна, завуч местной школы. Сутками пропадает на работе, вечно устраивает какие-то слёты, соревнования и творческие вечера, а в свободные часы печёт торты с умопомрачительной глазурью. Она для этого специально в город моталась, на мастер-класс.

— А помнишь, говорит, как ездили за перевал, в сторону Обого, за черникой?

— Спрашиваешь!

Осень-2016

Обого — урочище километрах в 40 от Иогача. Большая чаша кедровой тайги, окружённая горами. Там были делянки леспромхоза, пасека и охотничьи угодья местных егерей. Люди рубили лес, собирали живицу, шишки, бадан. Сейчас здесь устраивают квадро- и снегоходные экстрим-туры: народ забрасывают в тайгу на несколько дней, ведут дикими маршрутами с ночёвками в охотничьих избушках. А тогда в Обого вела разбитая тракторами и МАЗами просека, по которой волокли лес. Вдоль дороги бежит Иогачка — мелкая каменистая речушка, очень норовистая. Дорога и речка сплетаются в косичку — мостов через Иогачку по два на километр. Раньше их не было и ехали вброд. Дорога занимала часа четыре.

Мы пробираемся на «Ниве». Катимся медленно, чтобы папа успевал по сторонам искать приметы знакомых с детства делянок. Знакомого места не увидел, так что мы тормознули где пришлось. Развернули болотники, взяли мешки, перчатки и отправились за орехом. Вброд через речку, потом напролом в тайгу, троп тут нет, разумеется. Вот и первая кедрушка: кое-какие шишки уже упали. Дует крепкий ветер, и то тут, то там на землю со стуком валится «свежак». Нас трое, мы в азарте расходимся по сторонам. Только минут через 30, когда мешок почти полон, понимаю, что осталась совершенно одна, ни свиста, ни окрика. Пока поют птицы мне не страшно, значит, медведя поблизости нет. Но стоит птицам смолкнуть, как тайга берёт своё: нагнетает, обманывает тенями и треском сухих сучьев.

Скатываюсь с пригорка к дороге (мешок катится рядом, а вы как думали?!), аукаю, волнуюсь: в запале я ушла от машины за пару поворотов и не сразу соображаю, в какую сторону идти. В «Ниве» уже пять мешков. После дробилки останется полтора от силы. Дробилка — это железная чаша, на дне которой жернова, а под ними сито с мелкой ячейкой. Засыпаешь шишку, крутишь ручку, через сито в мешок сыпется орех пополам с шелухой. А кочерыжки и крупные чешуйки раньше в матрасы и подушки набивали — относительно мягко, пахнет вкусно и для здоровья полезно.

Лето-1992

В первый раз мы ездили в Обого на «Иже» с коляской. Мотоцикл папе одолжил дядька Никулин. Потом на синей дедовской «копейке». Но глубже всех забирался, конечно, трактор. На перевале лесовики и случайные туристы обязательно завязывали ленточки на кедрушке, а потом хватали совки и углублялись в лес. Совок — это такой ковшик с гребнем по одному краю, им очень удобно собирать мягкую чернику. Прочесал куст широким взмахом, собрал десятка два ягодок, руки чистые и спина не болит. Дети ягоду собирали мало, в основном в рот. Любимое наше развлечение было тогда — раскинуть руки и упасть на землю. В высокогорной тайге земля укрыта мхом — толстенным бело-зелёным матрасом, который пружинит при ходьбе. На таком матрасе раза три можно было даже прыгать, как на батуте. Потом, правда, мох сбивался в кучи. Но его было много, а значит прыгать можно было часами! Когда вёдра наполнялись, всей гурьбой мы спускались к Иогачке, на обед. Мамы раскладывали нехитрую снедь, дети пытались купаться, а папы закидывали мушку на хариуса, чем чёрт не шутит. Рыбы в Иогачке было мало. Да не было её, кого я обманываю. Леспромхоз как-то решил использовать речку для сплава леса. В русло вышли бульдозеры, которые проталкивали деревья по течению вниз. От затеи отказались быстро, воды в реке не хватало. Но распахали Иогачку вдоль и поперёк безвозвратно. На обратном пути мы притормозили у горы Кокуя. Тут на склоне у дяди Пети сторожка, крошечная избушка в тени деревьев. Внутри — самое необходимое: буржуйка, немного дров, спички, соль, консервы и пачка макарон. На полках — пара старых беличьих шкурок, у стены широкие лыжи. Он приходит сюда осенью, в обход. Или зимой, во время охоты на пушного зверя.

Зима-2016

Склоны Кокуи долгое время не давали покоя местным бизнесменам. Снега в районе много, уклоны интересные, до деревни смешные четыре километра. В общем, за одно лето разровняли склон, вбили опоры для бугельного подъёмника и к зиме открыли горнолыжку «Артыбаш» (нынче она модно называется #TeletSki). Подготовленный склон был один, но слева уже ровняли просеку для второй трассы, туда можно было подняться на ратраке. Спускаюсь на лыжах по сугробам и вижу справа… сторожку охотничью. Окна забиты мешковиной, умывальник на стене покосился, замки на десять раз заклёпаны. Но крыша ещё держится, в поленнице свежие дрова, а внутри видна койка и угол буржуйки.

Лето-2002

Открыл горнолыжку Лукьяныч, владелец той базы «Эдем», с катером. Иван Лукьянович Алексеев приехал на Телецкое в лихие девяностые. В качестве отступных забрал с городского завода цистерну спирта и ринулся ближе к природе. Базу построил, можно сказать, на спирте — выдавал пайку рабочим, расплачивался за лес и другие стройматериалы. Когда цистерна опустела, на одной из улиц Артыбаша, буквально на берегу озера появился красивый терем из кедрового бруса, открытая столовая, несколько небольших домиков и отсыпная парковка для гостей. Туристов заманивали прогулками на озере, конными и пешими маршрутами, дискотеками, сплавами и посиделками у костра. В таких посиделках принимает участие и сам хозяин. Лукьяныч любит гитару, душевно, с хрипотцой поёт и частенько выступает на алтайских бардовских фестивалях. А ещё он лихо рубится в волейбол и нередко организовывает местечковые турниры среди любителей. Лукьяныч среди первых продумал туры для снегоходников и начал расчищать каток на Телецком. А вот горнолыжку пришлось продать осенью 2017-го снега на горе в этот год не было, а кредиты… а кредиты были.

Pin It on Pinterest

Share This