+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

Борис Петров

Актёр с прямой спиной

Явления: главный герой

текст: Светлана Симакова
фото: Вячеслав Шишкоедов, из архива театра драмы имени Н.Орлова

«Я порхал по жизни и поздно начал набирать мудрости, поэтому и дожил до таких лет», — полагает народный артист. В будущем году у Бориса Николаевича — серьёзный юбилей. Он один из самых востребованных артистов театра драмы имени Наума Орлова: десять спектаклей в репертуаре, в этом сезоне  — три премьеры.

-Борис Николаевич, вы представляете себя на пенсии?
-Нет. Во‑первых, не чувствую в себе усталости пока, а во‑вторых, моя миссия ещё не выполнена, песня ещё не спета до конца. Правда, когда схватишь грипп, чувствуешь, что возраст берёт своё. Но когда здоров, прыгаешь, как мальчишка. Иногда говоришь себе: «Петров, ну остынь ты уже маленько, всё-таки тебе не 38 с половиной»! (Смеётся.) Меня спорт выручает, я любил его всегда.

-Актрисы стремятся сохранить красоту путём пластических операций. А что должен делать актёр-мужчина?
-Всё индивидуально. Такая актриса, как Фаина Раневская, никогда бы не сделала пластической операции, хотя, судя по интервью, её не устраивало собственное лицо. Но это была великая, потрясающая актриса. Я видел её в совсем поздних спектаклях, когда на сцену ей уже помогали выходить. Но как она играла! Это было наслаждение. Каждый волен делать со своим лицом, что заблагорассудится, но я считаю, что лицо актёра — это его рабочий инструмент. Оно передаёт всю внутреннюю работу. А когда всё утянуто, то мимика ограничена колоссально. Мне этого не понять.
Что касается мужчин… Актёр, особенно играющий главные роли — не обязательно героев‑любовников — должен сохранить хорошую физическую форму, прямую спину. Помню, режиссёр Линас Зайкаускас, когда посмотрел нашего «Дориана Грея», пошутил: «Боря, так играть в твоём возрасте просто неприлично».

-Вы по-прежнему ходите в тренажёрный зал?
-А как же! Завтра пойду. Я из той породы актёров, которые считают: раз остаёшься на сцене, надо держать марку. В пятьдесят лет я почувствовал, что пора в спортзал. Сначала бегал по утрам. Когда жил на улице Коммуны, меня все знали: и соседи, и собаки, и вороны, которые любили мою красную шапку. (Смеётся.) А потом открылись спортивные клубы — прекрасно! Теперь я занимаюсь там. Рекорды мне ни к чему, главное, чтобы мышцы были в тонусе, кровь хорошо циркулировала. Больной артист на сцене никому не нужен. А у меня в этом сезоне три премьеры.

-Это много?
-Нормально. Роли прекрасные, режиссёры хорошие. В «Старшем сыне», поставленном совсем недавно учеником Константина Райкина Яковом Ломкиным, я играю отца. Спектакль необычен, образы очень пластичны. Мой герой — музыкант, играет на кларнете. Яков Ломкин решил, что я должен и вправду уметь играть. И я действительно играю. Но это импровизация, я сочиняю свою собственную мелодию. И не просто играю, но ещё и дирижирую сам себе. Это сложно. Иногда думаю: «Что я вытворяю на старости лет!?» Но после премьеры услышал от режиссёра, что получается мастерски. А наш главный режиссёр Александр Маркович Зыков сказал, что я играю эту роль так, как никто и никогда ещё её не играл. На мой взгляд, эта постановка — хороший для нас опыт. Новый. В стиле райкинского театра.

-Это первый в челябинской драме спектакль по Вампилову?
-До меня «Старший сын» шёл, но я не знаю, каким он был. А я в другом театре играл в этом спектакле, будучи молодым, играл лётчика. Вообще Вампилова я много играл, он во времена моей молодости ставился во всех театрах. В Казани был шикарный спектакль «Прошлым летом в Чулимске», который поставила любимый мной режиссёр Алла Бабенко из Львова. Мне на Вампилова всегда везло, и я его любил и люблю — он удивительно сложен и одновременно очень прост. Текст, какой текст! Все слова просты, все идут от души, от сердца. Мы так разговариваем в жизни. А начни копать, там кладезь человеческих отношений, эмоций. Недаром Вампилова сравнивают с Чеховым.

-«Старшего сына» ещё не видела, но в спектакле «Мнения сторон» вы великолепны — без лести говорю.
-Спасибо. Ещё одна наша премьера. Мы все обожаем этот спектакль. Он сложный, камерный очень, хотя и идёт на большой сцене. Серьёзная работа, актёрский состав очень трепетно к ней относится. И когда ставили «Мнения сторон», не было никаких трений с режиссёром Вадимом Данцигером. Это удивительный, мягкий какой-то человек, и мы с какой-то особенной любовью работали. Впервые в своей актёрской жизни мне не хотелось спорить, хотя по природе своей я человек скандальный.

-Неужели?
-Да-а-а. Бунтарь просто. Это проявилось ещё в школе, в десятом классе. А учился я в лучшей школе Омска — центральной школе имени Ленина. Но в результате скандала ушёл из десятого класса в школу рабочей молодёжи. Мы взбунтовались против нашего преподавателя математики. А это был 1954 год! Спустя год после смерти Сталина! Мама моя страшно перепугалась. Я её успокаивал: «Не переживай, всё будет нормально». И по молодости бунтовал, и потом в театре…

-С Наумом Орловым ссорились когда-нибудь?
-Была такая история. Хотя Наум Юрьевич меня любил, и я знал, что моя независимость его тоже привлекала. А я понимал его с полуслова, считаю его своим духовным отцом. Он ставил тогда «Самоубийцу» Эрдмана, где я играл Гранд-Скубика. Перед премьерой мы с Александром Мезенцевым (актёр, исполнитель главной роли в «Самоубийце». — Ред.) повздорили. Уже не помню, с чего началось. И я что-то сказанул резкое и обидное не только в сторону Саши, но и Наума Юрьевича. Он отстранил меня от роли. Это было за три часа до премьеры! Урок! И не только мне, но всей труппе. Наум Юрьевич был мягким снаружи, но очень твёрдым внутри. Он сам это говорил. И только через год, когда поехали на гастроли в Среднюю Азию, мы помирились, и Наум Юрьевич дал мне потрясающую роль Аметистова в «Зойкиной квартире» Булгакова.

-Как вы пережили тот конфликт?
-Как ни странно, очень спокойно. Я сам себе удивляюсь. Сумел как-то абстрагироваться, хотя это было, конечно, больно. Но меня спасало то, что я сторонился интриг, я не был в них влюблён. В молодости я был человеком лёгким, порхал…

-Мне кажется, театр без интриг просто невозможен.
-Конечно, нет. (Смеётся.) Таков мир театра. В этом есть своя прелесть, артист этим тоже живёт. Будем даже говорить, развивает этим душу. Правда, меня это никогда не привлекало. Может, именно поэтому я и востребован до сих пор, потому что не устал от той жизни, которая вне сцены. Я жил… по касательной к реальной жизни. А если одним словом сказать, то был разгильдяем. Сначала ездил из театра в театр — это был мой «чичиковский» поход по России. Чичиков был собирателем мёртвых душ, а мы с моим товарищем искали, где зарплата повыше. Это была его программа, к которой я присоединился. Актёры ведь всегда мало получали. И вот мы ездили по стране. Получилось так, что в каждом театре я работал по году (хотя везде играл главные роли), и это спасало меня от всех интриг. Я не успевал вжиться в коллектив, меня не успевали возненавидеть из-за зависти какой-то, и мне было не до этого. Да и характер мой не позволял мне всего этого замечать. Но при этом мне везло, я всегда попадал в хорошие театры. Это поразительно!

-У вас счастливый характер?
-И да, и нет. С одной стороны, к жизни я относился легко и радостно, никому не завидовал, ни о чём плохом не думал… Это у меня от мамы, она была очень простым и очень добрым человеком. Но, и это тоже мне передалось, никогда, ни перед кем не заискивала. Работала она уборщицей в школе, жили мы трудно. Но она делала всё, чтобы я учился, и безумно гордилась, что я стал артистом. С другой стороны, мой характер мешал мне взрослеть, набирать мудрости. Позднее я понял, почему не прошёл на роли в кино. Меня приглашали на пробы, но не утверждали. Акира Куросава увидел мою фотографию, я тогда играл Павла в спектакле «Виринея», и позвал на пробы фильма «Дерсу Узала». По возрасту я подходил и внешне был, что надо. А вот по развитию мне было тогда лет восемнадцать. Я был свободен для доступа информации, но она быстренько вылетала из меня, не было глубины во мне. И только в последние двадцать лет я стал набираться ума-разума. Наверное, именно поэтому Господь отпустил мне долгие годы жизни — хватит уже порхать!

-Вам хотелось поработать в Москве?
-Безумно. Однажды был даже в кабинете Юрия Александровича Завадского. Артисты театра имени Моссовета не верили, что я попал к нему в его знаменитый кабинет. Но это было так. И он пригласил меня на завтра, чтобы послушать. А я не мог остаться, потому что надо было уезжать в Днепропетровск, где я занят был в спектакле. Хотя, если говорить откровенно, робость мною овладела. Когда я увидел артистов его театра, то начал сомневаться в себе — что я такое против них и что я там буду делать?! Меня это мучило, и не было в то время рядом человека, который сказал бы: «Иди, бурям всем назло иди, пробуй»! Бывало, я так говорил молодым артистам. А мне вот никто не сказал.

-У вас много по-настоящему близких друзей?
-Только один был — Игорь Кузьмич Перепёлкин (Известный режиссёр. — Ред.), с которым я встретился как раз в Челябинске. Двадцать четыре года мы с ним дружили, и он многое мне дал и как режиссёр, и как человек. Он первый сказал мне: «Вчитывайся, вчитывайся в текст»! Когда ты делаешь это бесконечное число раз, ты находишь точную интонацию. Если ты её не нашёл, зритель тебе не поверит.

-Вы согласны с аксиомой театра: «режиссёр всегда прав, а актёр всегда раб»?
-Есть на эту тему хороший анекдот: «Когда вы репетировали со мной, товарищ N, я вам работать не мешал; а теперь, когда я играю, вы мне не мешайте». Вот и всё. Отчасти это правда. Но я согласен, актёр — это раб. Если с таким положением вещей ты не согласен, надо из театра уходить, не надо портить жизнь себе и режиссёру. И примеров таких уходов в моей театральной жизни было достаточно. Артист должен верить режиссёру, иначе ничего не получится. Когда я слышу разговоры о свободе в театре, я понимаю, что это утопия. Для меня режиссёр — хозяин положения. Другое дело, что он должен быть умницей и по-настоящему талантливым человеком.

-А если нет?
-Тогда приходится работать над ролью самому. В моей жизни такое было не раз. Но роптать я не буду и даже ребятам иногда говорю: «Сначала разберитесь, поймите, чего он хочет, а потом делайте выводы».

-Не секрет, что в балете большинство танцовщиков всю жизнь — на втором плане, в кордебалете. Вы бы на такую судьбу согласились?
-Нет. Но я счастливчик — у меня сразу всё стало получаться. Я учился в театральной студии при Омском драматическом театре, уже через два месяца после поступления был занят в театре. Сначала играл небольшие роли, потом заметные. А это во все времена был потрясающий театр. То есть я сразу почувствовал, что не напрасно выбрал профессию. Меня оставляли в Омском театре. Но мой любимый артист Сергей Васильевич Филиппов сказал: «Никогда не оставайся там, где учился». И я последовал его совету, поверил этому гению.

-Что такое актёрская харизма, на ваш взгляд?
-Я это называю манкостью. Это, когда хочется видеть какого-то актёра или актрису, они манят, притягивают твоё внимание не только внешними данными, но есть какой-то внутренний свет, излучение, и оторвать глаз невозможно. Из чего это складывается? Из многого, многого. В том числе актёр должен понимать разницу выражений «правда жизни» и «жизненная правда». Жизненная правда — это всё то, что мы видим в реалиях, это реальные пропорции нашего бытия. А правда жизни — нечто иное, это то, что человек хочет сказать о человеке, что его волнует, чем он живёт в данный момент… Если у актёра это получается, он притягивает зрителя.

-Вы любите побыть наедине с собой?
-Люблю. Я читаю, смотрю старые фильмы в Интернете. До трёх часов ночи могу смотреть: американское кино, французское, мюзиклы… Это доставляет необычайное удовольствие. Но свободного времени пока мало. И это хорошо, всё время занят в театре — десять спектаклей в репертуаре. Я рад, что много работы.

-Из старой гвардии челябинской драмы вы сегодня самый играющий?
-И Николай Ларионов. Был бы ещё и Юрочка Цапник, рановато он ушёл…

-Невозможно восполнить такие потери?
-Трудно даже думать об этом. Началось-то всё с уходом самого Наума Юрьевича. Вот вам авторский театр. Это как с БДТ, где с уходом Товстоногова закончился его театр. Иногда Георгия Александровича винили в том, что не готовит себе смену. А он говорил: «После меня — другой театр. Я никого не хочу готовить». И это справедливо. Вот ушёл Олег Павлович Табаков, и тоже будет другой театр. Но, конечно же, проходит время, и пространство заполняется. Всё должно заполняться, восполняться естественным путём. Как тесто постепенно поднимается до готовности, когда можно печь хлеб…

-Но для этого дрожжи хорошие нужны.
-Верно. Обидно, что времени столько прошло, что приходили к нам хорошие режиссёры, но не сложилось. Был Владимир Гурфинкель, например, появились хорошие спектакли, пошёл зритель… Помню последние репетиции с ним, когда мы делали «Чонкина», где я играл старого еврея, которому уже триста лет… Мы тогда пришли к решению, что это должен быть маленький человек с огромным пузом и гривой седых волос… Всё стало получаться. Потрясающий был бы спектакль. Но вот так случилось — изгнали режиссёра, и вся труппа промолчала.

Мы сильно упали после Наума Юрьевича, и всё это время никак не можем подняться. Только теперь потихонечку восстаём из пепла. Я и на собраниях об этом не раз говорил, и теперь говорю — благодаря нынешнему директору Елене Петровой. Она всё время в поиске режиссёров, приглашает сюда хороших профессионалов. Недавно мы с Астраханом поставили комедию «Леди на день», впервые по-настоящему хороший комедийный спектакль без соплей. Качественный продукт, где все хорошо работают. Все на своих местах и все получают наслаждение от работы. У спектакля такой же успех сейчас, как у «Иосифа Швейка против Франца Иосифа» Наума Юрьевича Орлова. Я там играл Франца Иосифа, и Вия Артмане, когда мы были на гастролях в Риге, преподнесла мне цветы.

Сегодня нашим главным режиссёром стал Александр Маркович Зыков — очень талантливый человек, умнейший режиссёр, который не растекается мыслью по древу, а просто и ясно излагает своё видение спектакля. Я люблю таких режиссёров.

-Всё-таки удивительно, что объехав всю Россию, вы остались в Челябинске.
-Да, хотя любимыми моими городами были Омск, где я родился и вырос, и Казань. В Челябинск я приехал только из-за Наума Юрьевича и вот прожил здесь сорок с лишним лет… Приглашали меня потом и в Севастополь, и в Ростов‑на-Дону, и снова в Казань звали, но предать Наума Орлова я уже не мог. Я видел, как глубоко он переживал отъезд Саши Мезенцева, Жени Самарина. По молодости я этого не понимал, не замечал, а с годами пришло это понимание.

-Порой можно услышать, что профессия актёра неблагодарная. Это так?
-Может быть, так говорят бездарные актёры. Никогда не думал так о своей профессии. К тому же, так получилось, что в моей жизни главное — это профессия, театр. Я этого сам хотел. Две вещи в своей жизни я не сделал — очень хотел играть на рояле и говорить по-английски. Но музыкальное обучение было платным, мама не могла платить. И английский знаю на уровне «фейсом об тейбл». Некогда всё было, манили другие радости жизни. Но я ни о чём не жалею.

-Что хотелось бы ещё сыграть на сцене?
-Сейчас я уже не говорю об этом. Когда-то очень хотел сыграть Ричарда III. И мы с Наумом Юрьевичем уже говорили об этом, готовились, но вскоре он умер. Когда Дмитрий Писарев ставил со мной «Казанову», он вдруг заговорил о мечте своей — поставить «Короля Лира». Вот это я сыграл бы. К тому же, мне очень понравилось его решение первой сцены — Лир раздаёт свои земли, будучи сильно пьян. В сильном разгуле с барского плеча он делит свои земли, надеясь вселить любовь и возвыситься над наследниками. Он мечтает, что его будут принимать как главного. Они его и приняли! Такого Лира я ещё не видел. Интересное решение. Ах, как это было бы здорово

Pin It on Pinterest

Share This