…Однажды, это было полгода назад, мы пригласили Андрея Николаевича Косилова на очередное заседание пресс-клуба «Белые чернила».
Он охотно согласился, приехав в ресторан с минимальным для его положения опозданием, был энергичен, остроумен, доброжелателен и почти не выглядел уставшим.
И там, посреди разнообразных и многочисленных вопросов собравшихся журналистов о смене власти, политике и сельском хозяйстве, я спросила его:
– Вам не скучно каждый вечер гулять с женой по проспекту Ленина?
– Не скучно, – ответил первый заместитель губернатора Челябинской области, – я слишком долго её добивался.
Все остальные ответы для меня поблекли.
– Андрей Николаевич, – позвонила я ему на мобильный в середине января, – поговорите со мной о любви?
– Приходите, – рассмеялся он, – только когда закончатся холода.
«Дома я хороший»
– Вы пошутили про жену тогда ?
– Почему? Это правда.
– Вы же учились в одном классе?
– Ну и что? Когда мы учились в одном классе, у нас не было симпатии. Только в девятом, когда я перевёлся в тридцать первую школу и пришёл в свой прежний класс на вечер восьмого марта, отношения начали развиваться. На втором курсе института мы решили пожениться, но позиция наших родителей – что моих, что её – с нашей не совпадала: у них были другие виды по поводу брака в девятнадцать лет, так что нам действительно пришлось добиваться своего. Теперь я думаю, что три года – не так много для истории взаимоотношений, мы женаты уже двадцать пять лет.
– Это любовь?
– Я не люблю рассуждать про любовь. Это и любовь, и привычка, и чувство верности, и ощущение того, что это твой дом, и благодарность чисто человеческая– за детей, за всё, и воспитание со стороны отца, который всё время нам говорит, что можно искать разные варианты в жизни, но когда есть дети, у мужчины вариантов нет.
– Какой вы дома?
– Дома я хороший. Правда, бываю в нём очень мало: ухожу из дома в 5.50, начинаю с бассейна, куда я каждое утро хожу, иногда – с сыном. В принципе, весь распорядок дня устроен так, что вечером придёшь, поужинаешь и идёшь гулять – в сосновый бор, на стадион. Пришли – каждый занимается своими делами – я, в основном, доделываю то, что на работе не доделал. А в выходные строим дом – только сейчас занялись обустройством своей жизни. Пятнадцать лет назад, как одному из лучших аспирантов, мне выделили участок в дачном посёлке Агроинженерного университета. Мы с отцом построили две коробки, крыши поставили, и почти десять лет всё это стояло без движения: были другие дела, было не до этого. А сейчас, когда уже стало сложно вчетвером жить в трёхкомнатной квартире и делить со взрослыми разнополыми детьми жизненное пространство, пришлось заниматься этим домом. В эти выходные не поедем: из– за холодов вода на даче замёрзла. Буду в квартире пол мыть и прибираться.
– Вы моете пол??
– Только я и мою. Катя уехала учиться, жене некогда, да у неё и так дел хватает – она готовит, гладит. От Ваньки пока дождёшься, проще всё самому сделать. Да и приятно: убрался – чистота, порядок. Зато гладить я терпеть не могу, только брюки себе глажу, рубашки отдаю в химчистку, считаю, что это более надёжно и качественно, жалко время тратить – то она пересохнет, то недосохнет, то ещё что– нибудь. Я как с детства привык делать все дела, так и делаю, вот только не готовлю ничего, кроме завтрака себе, да и завтрак у меня достаточно простой: сварил яйцо с сосиской или зацепил кусок творога.
– Вам грустно, что выросли дети?
– Нет, абсолютно, вполне нормально это воспринимаю, потому что, когда они росли, честно, я не особо за этим следил. Когда сын пошёл в школу, жена бросила работу в пенсионном фонде и занималась детьми. Я очень хорошо помню, когда они родились, помню отдельные жизненные ситуации, связанные с ними, но сейчас я контактирую с детьми и уделяю им гораздо больше времени, чем тогда, когда они росли. У меня нет по этому поводу чувства вины, и дети прекрасно всё понимают, оценивают, болеют за ситуацию, за своего папу. В мой день рождения дочь всё время говорит, что хочет иметь такого мужа, как я. Если дети говорят такие слова, наверно, это искренне.
– Расскажите, как она родилась?
– Это было 20 мая, год я не помню. У меня такая особенность памяти – слишком много информации в голове, поэтому цифры я стараюсь не запоминать, иначе будет не голова, а мусорный ящик. Все цифры, дни рождения близких, телефоны друзей и знакомых помнит моя жена, она очень душевный человек. Так вот, это была весна, и сначала мне сообщили, что у меня родился сын, я обрадовался, «обмыл» с ребятами из комитета комсомола это известие, потом оказалось, что перепутали, на самом деле родилась дочь, но я не очень– то и расстроился. Оба моих ребёнка родились в больнице Скорой помощи. У меня вообще там жизненный треугольник – в кафе на Молодогвардейцев мы справляли свадьбу, в роддоме родились дети, чуть позже на проспекте Победы мы получили с женой первую благоустроенную двухкомнатную квартиру. Я тогда был на военных сборах, звонит отец, говорит, что бабушкин частный дом, доставшийся мне в наследство, сносят и взамен дают двухкомнатную квартиру современной планировки на Северо– Западе. Радости нашей не было предела: «двушка» сразу после пятого курса – это круто!
В жизни правды нет
– Зачем вы употребляете такое блатное слово?
– «Круто»? Не думаю, что это блатное слово. Раз я так себя веду, видимо, внутри себя считаю, что это правильно. Я использую все слова, которые есть в словаре, иногда даже ругаюсь нехорошими словами, в случаях, когда теряю над собой контроль. Нельзя все эмоции держать в себе, это колоссальная нагрузка на сердце, и когда человеку хочется выплеснуть негативную энергию, он использует ненормативную лексику. Я не очень люблю ругаться, но у меня периодами проскальзывает.
– Вам нравятся люди с недостатками?
– Если человек исключительно положительный, то это всё вранье. Любой человек – это совокупность достоинств и недостатков. Если нам показывают только одну, хорошую, сторону, значит, есть обратная сторона. Сколько мы знаем реальных примеров, когда у внешне обаятельных и привлекательных людей вырастают дети – подонки. Достаточно посмотреть на поведение детей, чтобы понять изъяны воспитания в семье или то, как ведут себя в реальной жизни их родители и как они относятся к простым людям, и какова степень хамства и всего остального. Вот мы с женой постоянно ворчим, что наш сын – простофиля, что любит позаимствовать у нас денег и угостить своих друзей, но мы же сами его всё время учили делиться. Когда люди пытаются изображать из себя исключительно положительных, я им не верю. Опять же, в том, что мы рисуем эти лубочные картинки, виноваты и сами люди, и этот нечестный подход, который есть. Стоит человеку показать часть своего настоящего лица во всех проявлениях, в плюсах и минусах, журналисты могут выхватить только самое плохое и начать выпячивать это, или наоборот, уж такого нарисуют облизанного – а ни в том, ни в другом полной правды– то нет, потому что правда – это когда есть святое.
– Икона в вашем кабинете – это дань моде?
– Я крещёный, крещённый с детства, никогда не снимаю крестик, а икона – это просто произведение искусства, и, как мне кажется, она создаёт в кабинете положительную ауру. Я вообще немодный человек. И не протестный.
– Как это понять?
– Не люблю антикоммунистические фильмы. Сейчас хвалят «В круге первом», а я посмотрел две серии и дальше смотреть не стал – все, кто в погонах – все уроды, все, кто без погон – бедные, униженные, оскорблённые, все на одно лицо, никакой тонкой настройки. Вместо того, чтобы понять, для чего страна была вынуждена на это пойти, и что ей это дало, начинают навязывать нам своё мнение и твердить, что всё было плохо. Я в это не верю и не люблю, чтобы за меня кто– то делал выводы.
– То есть, «демонизация» вашего образа происходит под вашим контролем?
– Зачем мне это? Если понаблюдать за другими политиками, выстроить логику их жизни и поведения и взять за основу разговоры о моём горячем желании стать губернатором, станет ясно, что больше половины из того, что я делаю, можно было бы не делать. Потому что тогда надо было говорить только о хорошем, ни с кем не вступать в дискуссии, избегать серьёзных острых вопросов, то есть как у Макиавелли : «Всё хорошее делай сам, всё плохое поручи подчинённому». Вчера с одним из моих помощников мы вели философский разговор как раз по этому поводу: что в жизни правды нет, что никогда ничего не добьёшься, и к сожалению, несправедливости в нашей жизни становится не меньше, а скорее, больше, потому что сама по себе система, при которой такое огромное имущественное расслоение, неправильна. Раньше я достаточно ортодоксально относился к жизни, но на определённом этапе понял, что со своим ортодоксальным подходом я могу оставить без средств к существованию свою семью, и занялся бизнесом. После прихода во власть наш бизнес – в управлении жены.
На одной волне
– Если вдруг произойдут перемены, вы будете так же преданны другому губернатору?
– Нет, так же – не буду. Для этого надо слишком многое пройти в этой жизни. Преданность – это не товар и не безразмерная рубашка, это человеческие зарубки в памяти, это шанс, который дал мне Сумин, пригласив к себе работать, это серьёзнейшая ситуация, которую мы пережили вместе.
– Петр Иванович для вас – кто?
– Больше, чем начальник, это однозначно. Это человек, которого я глубоко уважаю. Это человек, который стал для меня вторым отцом. Ни для кого не секрет, что на свой собственный имидж я работаю меньше, чем на имидж губернатора. И если вдруг произойдёт смена власти, и я не буду востребован, я найду применение – в бизнесе, в науке – где угодно.
– И будете по– прежнему общаться с Суминым?
– Безусловно. Это даже не обсуждается. Петр Иванович для меня – не трамплин и не площадка, и не способ проложить себе дорогу к власти. Я хочу её меньше, чем это кажется людям. Во– первых, у меня её и без того достаточно, а во– вторых, со временем приходит желание не просто иметь власть, а добиваться совершенно конкретных результатов, то есть что– то менять, и желательно, в лучшую сторону. Для человека, который узнал власть, далеко не всегда она является самоцелью. Средством достижения чего– то большего – да, но самоцелью – скорее всего, нет. Для некоторых людей потеря власти – катастрофа. Для меня такой проблемы не стоит: не будет власти в этом направлении, будет в другом. Вопросы экономики и бизнеса, которые для многих чиновников, в принципе, являются «белым листом», мне понятны. Я знаю, откуда берутся деньги, как они зарабатываются, как рождаются проекты, как они гибнут. Учитывая, что бизнесом занимается моя жена, для меня это спокойный вопрос – что я буду делать.
– Стесняюсь спросить, а если…?
– Если сложится ситуация, и все, начиная с губернатора, будут склоняться к мнению, что мне надо продолжить политическую карьеру, не буду изображать из себя человека, которого необходимо долго и упорно уговаривать. Выстраивать долгосрочные интрижные схемы, чтобы одних убирать, а других подсиживать, мне уже не очень интересно. Коэффициент полезного действия человека заключается в том, что вот прошёл месяц, и смотри, куда ты продвинулся, что наработал, что заработал. Все эти бесконечные схватки бессмысленны.
– А как вы догадались, о чём я хочу спросить?
– Прочитал ваши мысли. Чтобы диалог был успешен, необходимо быть на одной волне с собеседником.
Вопрос внутренней гармонии
– Почему вам так важно, что о вас подумают люди?
– Наверно, потому что в своё время прочитал Карнеги. В силу особенностей своего характера я рос мальчиком, который, помимо музыкальной школы, занимался ещё в двух секциях, не гулял на улице, хорошо учился, постоянно стремился понравиться старшим, любил участвовать во всех взрослых разговорах. После того, как я стал работать в комсомоле, у меня возникли проблемы в общении с коллегами. В силу того, что человек я чрезвычайно честолюбивый, мне хотелось авторитета и влияния на ситуацию. Я не люблю повторять то, что сделали другие, я не отказываюсь от этого, не ставлю под сомнение, но люблю любое дело превратить во что– то своё. И вот тогда мне дали почитать Дейла Карнеги, и мне это понравилось, и я начал всё больше и больше ориентироваться на то, как ко мне относятся другие люди.
– И как?
– Как мне кажется, за последние годы я не сделал ничего такого, что бы оттолкнуло от меня людей, наоборот – все последние дела утверждают, что есть здравый подход ко всему, есть способность добиваться поставленных задач, есть умение консолидировать людей вокруг той или иной цели, и есть, самое главное, способность к компромиссу. Наверно, многие предприниматели хотели бы от меня гораздо большего в уступках, в реализации каких– то своих интересов… Но в то же время, мало кто меня может упрекнуть в том, что я отказываю, но при этом реализую в том же самом поле какие– то свои интересы. Я ни у кого за эти десять лет ничего не отбирал. Своё не отдам, но и чужого мне не надо.
– Вас узнают в магазинах?
– Конечно, и не только в магазинах. И мне это нравится. Ну, а кому не понравится, когда тебя узнают? Причём, ко мне везде, где бы я ни был, подходят с вопросами. Плаваем с сыном в бассейне, что– нибудь спрашивают. Гуляем с женой вечером в парке, та же ситуация. Не скажу, что постоянно очередь стоит, и я веду передвижной приём – наверно, понимают, что это не очень тактично.
– Интеллигентные у нас жители?
– Интеллигентов у нас не мало, но далеко не всегда мы сталкиваемся с образцами по– настоящему интеллигентного поведения. Причём, самое интересное, что интеллигенция, по моим зрелым наблюдениям, есть везде: в рабочей среде, в механизаторской, среди доярок. На днях я был на ферме, разговаривал со свинарками, и у меня сложилось какое– то внутреннее ощущение, что одна из женщин: терпеливая, толковая, обаятельная, красивая, с поставленной речью – точно имеет высшее образование. Оказалось, нет – вот вам пример сельской интеллигентности в моём понимании.
У моего отца, доктора наук, профессора, в своё время был научный руководитель, профессор Колганов Георгий Константинович, автор теории, по которой сегодня работает практически всё комбайностроение мира, человек с очень тяжёлой, насыщенной событиями судьбой, человек, который для меня всегда был примером настоящего интеллигента. И я с детства, помня наши деревенские корни, задавал отцу вопрос о том, какое отношение наша семья имеет к интеллигенции. По этому поводу он мне всегда говорил: «Видимо, вырастет не одно ещё поколение в нашей семье, и то не факт, что мы сможем с полным правом отнести себя к этому сословию».
Я думаю, что рано или поздно в России всё же будет цениться интеллигентность. Стадия первичного накопления капитала всё–таки заканчивается, и даже представители «новых русских» будут стремиться формировать себя в качестве интеллигента, наверное. Это всё зависит от потребности души, это вопрос внутренней гармонии, но некоторые люди ведут себя по–хамски и совершенно никаких комплексов по этому поводу не испытывают.
Самая крупная драка
– Вы можете ударить человека?
– Только в случае самозащиты. Мо-менты насилия в моей жизни были минимальны, поэтому все мои драки с самого детства можно пересчитать по пальцам. В седьмом классе старше-классник вымогал у меня деньги, я его поднял за шиворот и скинул с лестницы, а дело было на улице, подбежал какой– то мужик и стал на меня кричать: что ж ты маленьких бьёшь? Отвечаю: я учусь в седьмом классе, а он в десятом, и он хотел забрать мои деньги. Позже, в старших классах тридцать первой школы, мы с друзьями создали ансамбль, однажды пришли хулиганы и стали требовать от меня палочки (я на барабане играл), пришлось драться. В институте то же самое было – поехали мы после комбайнов в баню, а в деревне свет погас, это было в Томино, и местные парни на конях начали нас хлестать после бани нагайками, ну мы их отколошматили соответственно. Ну и последняя, самая крупная «драка» была в девяносто пятом году, седьмого декабря, когда в меня восемь раз стреляли, но я, естественно, никого не ударил, только отбивался.
– У вас было предчувствие, что это случится?
– Безусловно. Как только я поставил машину и вышел со стоянки, сразу же обратил внимание на впереди идущего хромающего мужика. Помню, подумал тогда: это по мою душу.
– В вас стреляли из–за денег, не из–за политики?
– Нет, нет, какая политика, политика появилась потом. Да и у нас за политику, по– моему, ни в кого не стреляют. У меня было пять пулевых ранений: в позвоночник, в голову, но тем не менее я сам дошёл до Центрального райотдела, позвонил своему другу и сказал ему: «Позвони, пожалуйста, Ане, скажи, что мы попали в ДТП, и я сломал руку, пусть она не волнуется». Он позвонил, сказал, как я просил, но жена не поверила…
«Пенка была очень сладкая»
– …Почему– то вспомнилось: когда я был маленьким, мы с родителями каждое лето проводили в деревне, в Башкирии. Садились на поезд и ехали в эти красивые места: холмы, пруды, гальяны, которых можно было марлей ловить, а потом с яичницей жарить. И в этой деревне, если перейти через ручей, у родника стоял простой деревенский холодильник – такой срубленный квадрат типа колодца, а в нём хранилась вся молочная продукция. Мы забирались с братом в этот холодильник и собирали пенку. Наверно, это была простокваша или что– то типа современной ряженки, но пенка была очень сладкая…
– На пресс– клубе вы были совершенно другим: мне казалось, что на некоторые вопросы вы сознательно давали лукавые ответы, лишь бы ввести журналистов в заблуждение?
– Во– первых, сама обстановка не предполагала искреннего разговора, а во– вторых, процесс доверия всегда взаимообразный: хочешь, чтобы тебе люди верили – сам доверяй. А я даже сам себе всего не рассказываю – то есть пытаюсь с определённой долей искренности идеализировать свой образ. Точно так же, как человеку не нравится критика, ему не нравится, когда скрытые черты его характера становятся очевидными. Мне кажется, что «демонизация» моего образа дала все дивиденды: я и серый кардинал, и влиятельный человек, и прочее, прочее, так что сокращение словесной информации – один из способов усилить своё влияние на окружающих, потому что все и так знают, что я много чего знаю и много чего могу. Хочешь, чтобы к тебе
по-доброму относились люди – сам твори добро.
– Получается?
– Самое главное – я пока редко добрые дела использую для своего пиара. У нас ведь как – одному помогут, а потом трезвонят и трезвонят об этом. Я завёл специальный ящичек, в нём тысячи благодарных писем от разных людей, храню их, эти письма, оставляю на память. Я их для Бога набираю. Соберу в качестве пропуска, скажу: «Ну, ребята, я готов».
Но это будет значительно позже, я хочу ещё лет пятьдесят пожить…
