Москва всегда прирастала талантами из провинции. А нынче настали времена, когда театральная Академия России переполнена будущими артистами из Челябинска. Поимённо перечислить весь звёздный арсенал из числа музыкантов, актёров, политиков и спортсменов, достойно представляющих столицу Южного Урала в Москве, не хватит страниц журнала. В театральную и кинематографическую Мекку стремительно ворвалась красавица из Кыштыма Инга Оболдина. Она снимается у знаменитых режиссёров столицы, её партнёры — театральные звёзды первой величины. Для неё создан целый театр. И вместе с Гарольдом Стрелковым, её лучшим режиссёром и мужем, они — одной крови.
-Инга, для одних карьера в Москве — цепь преодолений и жизнь — борьба, а для вас Москва — счастливый случай?
— Вся моя жизнь — это счастливые моменты. Мне кажется, что меня кто-то ведёт по жизни: кругом сплошные счастливые встречи, начиная с детства. Воспитательницы из Кыштыма Светлана Кривцова и Валентина Яновская — мои лучшие педагоги. Режиссёр Академии культуры Виктор Дель: он только что приехал из Питера, и если бы не отправился в Германию, у нас бы был свой театр Фоменко. Я легко поступила в ГИТИС на курс к Дурову, где проучилась год. Потом — к Фоменко, что невероятно. Конкурс — 600 человек на место! Вроде бы нереально! А мы поступили, вместе с Гарольдом. Согласитесь, это абсолютное счастье. Я закончила институт, и Фоменко предложил мне остаться у него. Но и здесь я выбрала единственно верный путь: предпочла работать в театре у Гарольда Стрелкова. Мы тогда уже с ним делали «Жанну Д’Арк». Я исповедую его стиль. Мастерская Фоменко подразумевала мою несвободу, а у меня к окончанию института было много спектаклей в разных театрах столицы. У Стрелкова я могу играть всё: гротеск, фарс или психологическую драму.
— Инга, а ваш режиссёр — тот, кто вас открывает?
— Мой режиссёр — тот, с которым мне интересно. Я против унылых театров.
— А который театр в Москве — унылый?
— В числе унылых — Малый театр. Они называют себя «традиционным» театром. Но, простите, на традиционных спектаклях люди не засыпают и не уходят из зала. Значит, в этом есть лукавство. Они позиционировали свою работу, якобы, в классических традициях. Но это же неправда!
— Одна из самых ярких работ, после которой Евгений Миронов назвал вас «гениальной девочкой», — это Варя в «Вишнёвом саду» режиссёра Игумантаса Някрошюса. Как-то в нашем интервью на гастролях вы мне сказали, что Варя — это всё про вас?
— Это хороший вопрос… В каждой роли есть кусочек, который свыкается со мной и который далёк от меня. И чем он дальше, тем больше он мне нравится. Чеховская Варя — угловатая, лишена внимания мужчин. О себе я так сказать не могу. Но в ней есть глубина и такая правда, которая возмещает ущерб отсутствия женственности, мужского внимания.
— Вы, как та Джульетта Мазина, не побоялись быть некрасивой
— Смеётся). Я вообще считаю: если ты актриса и боишься быть некрасивой, значит, ты не актриса. Ну, как можно думать о том, красива ты или нет. Тогда ты должна идти в модели или стать телеведущей, которая обязательно должна быть красивой. Актриса должна играть историю, судьбу. А в судьбе бывают моменты, когда ты не только некрасив, ты страшен. Я очень люблю моменты преображения. В одном из спектаклей я играю историю 90-летнекй сахалинской чукчи, бесконечно уродливой.
— В Челябинске вы показали спектакль «Мата Хари». Что в этом образе про вас?
— Это был первый мой вопрос режиссёру, когда он мне сообщил, что я буду играть эту роль. Мне казалось, что мне в образе Маты Хари нечего сказать. И он рассказал мне историю женщины со сломленной судьбой. И она сама себя сломала, но не ради отношений с мужчиной, а ради утверждения своего «я». Мне показалось, это не только страшная вещь, но и болевая. Там, где есть боль, мне интересно играть. Для меня исчезли все внешние атрибуты этой дамы — экс-любовницы, экс-танцовщицы, экс-шпионки. Мне оказались близки её внутренние мотивы: любящей женщины, но не любимой.
— Вам удаются глубокие образы через восприятие боли? Это что — опыт собственной жизни?
— Актёр в каждой роли проживает маленькую жизнь. А жизнь не может быть как без боли, так и без моментов счастья, божественного откровения. Поэтому любая роль должна иметь обе эти ипостаси.
…Если вернуться к «счастливой судьбе» нашей героини, её приход в актёрство достаточно парадоксален. Инга с детства была лишена иллюзий о профессии актрисы: она не грезила об актёрской славе, как все её сверстницы. Она сочиняла сценарии для всех семейных праздников в родительском доме. Магической игрушкой детства стал проигрыватель с пластинками. Фантазии от прослушанного воплощались в дворовых театральных постановках сказок. Юную фантазёрку Бог наделил классическим даром. К тому же она очень хорошо танцевала, и окружающие пророчили Инге славу танцовщицы. К окончанию школы неожиданно для неё сформировалось предпочтение к театральной режиссуре. А по окончании института Инга мечтала посвятить себя постановкам уличных праздников в Кыштыме. Вполне реально представлялась постановка «Снегурочки» на озёрах Кыштыма…
— Профессиональной актрисой я и не мечтала стать. Но в Институте культуры в Челябинске после первых спектаклей педагоги заахали и настойчиво советовали мне ехать в Москву или Питер. Но интерес был чисто спортивный: поступлю — не поступлю. Я вам честно признаюсь, розовой мечты уехать «в Москву, в Москву!» не было никогда.
— Похоже, в нашем разговоре нам не уйти от имени вашего мужа и режиссёра Гарольда Стрелкова. Два артиста в семье, как правило, — трагедия. Актёр и режиссёр — история полегче. Направляющая вас любовь — и в творчестве, и личной жизни — это что, с небес?
— (Счастливо улыбается). Хотелось бы верить, что с небес.
— Что же тогда для вас любовь?
— Очень сложный вопрос и длинная тема. Но, если коротко, любовь — это когда я с удовольствием засыпаю и с удовольствием просыпаюсь. В этом вопросе нельзя давать рецептов и каких-то ответов. Дашь ответ, и что-то улетучится. Любовь ведь это магия и волшебство.
— И как вас муж отдаёт в руки Някрошюса, без сомнения, самого гениального режиссёра, или того же Петра Фоменко и прочих?
— Гарольд — умный человек. Он прекрасно понимает, что встреча с талантливыми режиссёрами, пусть иного стиля, это всегда рост. Что касается Някрошюса, мы оба безумно влюблены в него. Мы смотрели все его спектакли, и Гарольд корректирует меня, помогает в работе с другими режиссёрами. Сам Някрошюс чувствует актёрскую отдачу и предлагает мне большую «партитуру». А когда актёр закрыт и не готов, Някрошюс тоже закрывается. Так случилось с Ириной Апексимовой. Он не любит работать этюдами. И её роль оказалась неразработанная.
— А как вам, Инга, работалось с Мироновым?
— От Миронова я и по сию пору испытываю потрясение. Это актёр хай-класса и невероятный человек, никакой звёздности, никаких дистанций нет.
— А возникает страх перед большими мастерами?
— Страх возникает там, где ты изо всех сил хочешь понравиться, подарить себя мастерам, что само по себе глупо. Я к ним иду с позиции ученика. У меня нет ложной переоценки себя, как у некоторых артистов: «Я к вам пришёл не пустым местом». Всем не дано меня полюбить, но настраиваться на идеальный лад работы мне удавалось всегда. Я люблю сама знакомиться.
— Вас высоко ценят в Москве. А похвала может расслабить или сбить с толку?
— Никогда. Счастливые дни проходят, работа остаётся. Ну, что же мне сидеть и вспоминать, кто и что сказал. Иногда меня хвалят за спектакль, который меня не удовлетворяет. Спектакль ещё не случился, а только должен состояться. Тогда я не испытываю радости от похвалы. Актёрская профессия ужасно зависима! Публика каждый день разная. Спектакль никогда одинаково не дышит. Иногда кажется, что играешь, как вчера, а отдачи из зала нет.
— А есть рецепт, как не сломаться в профессии?
— Она настолько жестока — наша профессия. Если ты можешь обойтись без неё — не надо туда ходить. Она даёт невероятную отдачу, необъяснимый позитив, но одновременно — зависимая и жёсткая. Ты можешь быть потрясающим человеком и не быть актёром. И ты можешь быть ужасным человеком, и быть хорошим актёром. Хотя, если человек с червоточиной, это лезет на сцену, в любом случае.
— Режиссёрская профессия ещё жёстче, чем актёрская. Про них говорят, что они чудовища. Сталкивались с подобными явлениями?
— Повезло — никогда. Хотя Юрий Грымов — весьма неврастеничный человек. В спектакле «Дали» мне пришлось ему заявить, что его методы мне не годятся. Со мной так нельзя. Я всё понимаю и готова пробовать разные варианты.
— А в кино как складывается судьба?
— Мне не предлагают мыльных опер. А если предлагают, я имею счастье отказаться. Мой самый первый фильм в полнометражном кино — «Небо, самолёт, девушка» с Ренатой Литвиновой. Вопреки слухам, я не могу вспомнить ни одного момента, где бы мы не находили договорённости. Литвинова — очень послушная режиссёру актриса. Она выполняла все задания, вплоть до того, чтобы смыть косметику, не наносить ярко-красную помаду, без чего чувствует себя незащищённой. Она оказалась очень ранимым существом. Публика зачастую смешивает образ и личность актёра, я и сама этим грешила. После «Вассы Железновой» боялась подходить к Инне Чуриковой, представляя её жёстким человеком. А на самом деле — более интеллигентного, тонкого, нежного человека я не встречала.
…На счету молодой актрисы Инги Оболдиной около десятка картин. Ей удаётся сниматься одновременно в нескольких фильмах, быть занятой в спектаклях Гарольда Стрелкова и других московских режиссёров. Но для фильма «Дети Арбата» Инга Оболдина постаралась освободить себя максимально. Роль Нины — блестящая удача в фильме Андрея Эшпая, да и команда партнёров — столь же звёздная и блистательная.
— Уже боюсь произносить слово «счастье». Но так складываются обстоятельства, что мне не приходится проходить такого чудовищного экзамена, как кинопробы. Эшпай познакомил меня с Чулпан Хаматовой, и мы с ней сразу же подружились, сблизились. О ней тоже ходит много слухов и домыслов, а она работяга невероятная. От руки переписывает сценарии. Чулпан — высочайший профессионал и открытый человек, но не для всех. И она стала такой потому, что уж очень журналисты «желтопрессничали» в её адрес. Я не понимаю, за что и с чем это связано.
— Люди, особенно артисты, часто не прощают чужой славы, а журналисты зарабатывают свой хлеб… Но вернёмся к Нине в «Детях Арбата». Роль, должно быть, для вас сложная, хотя бы по возрастным параметрам. Это генетический опыт?
— Роль потрясающая, хотя бы потому, что судьбу этих людей я видела в своей семье. Мои мама и папа — коммунисты, настоящие. Я с детства знала, что такое коммунизм: это когда бесплатные игрушки. Отец умел меня убедить в справедливости системы. Я не ходила в церковь, была невероятно романтична. А потом увидела крах этой романтики. Выявилось, что коммунизм — величайший обман. Моим родителям пришлось моделировать другую жизнь в другой системе координат. И когда Эшпай назвал мою героиню гротесковой фигурой, упёртой коммунисткой, мне пришлось защищать её состоятельность, ум и политические убеждения. И эта позиция оказалась главной в соперничестве с героиней Чулпан.
— Итак, Москва стала родной?
— Да, у меня здесь много друзей, дружим домами с Константином Райкиным. Не скрою, тусовки люблю, но творческие. Люблю устроить себе праздник ради встречи с друзьями. Красиво одеться и выйти в свет. Тусоваться ради новых знакомств — нет, не люблю.
— У вас стремительная карьера, но известно, что многие актрисы отказывают себе в удовольствии иметь детей, так как это мешает актёрской карьере?
— Бред, совершеннейший бред! Это всё их игра. Жестокая, забавная, но игра. Нельзя же сказать, что казино важнее, чем дети. Здесь сравнение, мне кажется, по какой-то бредовой плоскости. Жизнь — это жизнь. Театр — это театр. Несчастны те люди, которые путают театр с жизнью, что «в него надо прийти и умереть». В театре нужно играть! Надо понимать правила игры и не рвать вены! Нужно быть искренними до полной гибели всерьёз! Но не играть до крови из носа. Это патология. Это не театр. Театр — это игра, так учил меня мой мастер Пётр Наумович Фоменко, за что я ему благодарна. А дети — единственное, ради чего стоит жить. Моя сестра Катя — счастливейший человек, у неё двое прекрасных пацанов! И я за неё счастлива, потому что у неё — семья. Я думаю, у меня всё это впереди. А ещё я счастлива, что первые гастроли нашего нового театра состоялись в моём родном городе, в альма-матер. Если бы я осталась в Челябинске (как говорится, нет пророка в своём Отечестве), могла ли я сейчас пребывать в этой славе и успехе?! Не знаю. Но я счастлива, что этот город дал мне крылья.
…Инга Оболдина не отрывается от родных гор — Кыштымских, Таганая, Шиханеа. Увлечение горами она называет опасным хобби. Сюда актриса приезжает каждый год, чтобы взойти на вершину и напитаться невероятной силой от энергетических потоков, исходящих из горных ущелий. Рецепт собственного счастья известен только ей. Но слава и удача, похоже, посланы ей свыше.
