Ускользающий образ

Татьяна Скорокосова имеет удивительное свойство — меняться до неузнаваемости. И внешне, и по внутреннему состоянию. Впрочем, это для нас, зрителей, кажется чем-то особенным. Но для актёров, к славной гильдии которых принадлежит сегодняшняя героиня — заслуженная артистка России, ведущая актриса Челябинского академического театра драмы имени Наума Орлова — дело обычное.

«Ускользающий образ», нечто неуловимое, — это, наверное, имидж такой, ваше амплуа?» — первое, о чём спросила её при встрече. В ответ прозвучало: «Скорее, это ощущение себя в этом безумном мире. Для меня важнее творчество, самососредоточение, жизнь внутри своего «я», чем внешняя суета. Поэтому, наверное, и стремлюсь «проскользнуть» поскорее мимо обстоятельств суровой реальности и окунуться с головой в иллюзорный мир искусства. Только там я по-настоящему живу. На сцене».

Путь на большую сцену, признание пришли к ней, однако, не в одночасье. Актёрская судьба забрасывала в Димитровград, Магнитогорск, Омск. В Челябинской драме играла в спектаклях «Счастье моё» (режиссёр Валентина Романова), «Чайка» в постановке Анатолия Морозова. Участвовала, и весьма удачно, во множестве других интересных театральных проектов.

Художественный руководитель театра Наум Орлов и вслед за ним другие режиссёры, наконец, рассмотрели дарование. Работы обрушилось столько, что опасалась: «Справлюсь ли?». Справилась, проявила в полный рост свою индивидуальность, запомнилась и полюбилась зрителям. Но только она одна знает, что за этим стоит. Разочарования и обретения, любовь и ненависть, пот и слёзы.

— Сколько себя помню, всегда мечтала артисткой быть, — делится воспоминаниями Татьяна, — Казалось бы, откуда это во мне? Родственники близко от этой профессии не стояли. Мама — медсестра, отец лётчиком был, но они быстро расстались, я ещё в школе училась, классе в третьем. Как только школу закончила, отправилась поступать в Куйбышевский институт культуры. Поступила на отделение «Режиссура самодеятельных театров». Педагоги — замечательные. Много внимания уделяли нашей профессиональной подготовке: народная артистка России Светлана Боголюбова, руководитель курса — режиссёр Михаил Карпушкин… По окончании вуза я должна была ехать по распределению в село Пестравка — то ли Ульяновской, то ли Куйбышевской области, руководить агитбригадой. Но — взяла свободный диплом… Влюбилась. Избранник учился вместе со мной. Талантливый, красивый. Но замуж вышла за… его друга. Произошло это через четыре года с момента знакомства.

Дело в том, что любимый мой отбыл делать карьеру в Москву. И остались мы вдвоём с его другом, брошенные. Друг тот, Валера, славным парнем оказался. Сочувствовал мне, ему же тоже тяжело было закадычного приятеля потерять. Вот это горе, наверное, и сблизило. Однако очень скоро я поняла, что не приспособлена к семейной жизни. Не было мысли, что муж — некая ценность, которую надо беречь, холить, лелеять. Мне казалось тогда, что брак себя исчерпал. До рождения дочери я была такая… несколько легкомысленная. Несло на волне эмоций. С Валерой, словом, распрощались.

Потом встретила другого человека, отца своей дочери, Глаши. Звали его Юрий Алексеевич, как первого космонавта просто. Но он по профессии — коллега мой, актёр. Поначалу всё выглядело романтично. С букетом цветов забирался по пожарной лестнице ко мне в окно на четвёртый этаж (жила тогда в гостинице «Южный Урал»), говорил комплименты, декламировал стихи. Но весь этот пыл схлынул, лишь только появился ребёнок. Мужчина, как говорится, сделал ноги… Я сейчас думаю — оно и к лучшему. Хотя тогда нелегко пришлось.

Как сейчас помню… Идёт снег, я провожаю маму, приехавшую навестить нас, в аэропорт. Мама живёт в Одессе, зовёт меня в свои тёплые края. Но я отвечаю — нет, останусь здесь, выйду на работу. Глаше всего семь с половиной месяцев от роду. Мама пытается вразумить, отговаривает: «Как ты будешь?». Тут дверь автобуса захлопывается, и я остаюсь одна, с маленькой дочерью на руках. И понимаю — выбор сделан, обратного пути нет. Однако я уже твёрдо знаю к тому моменту, КАК буду жить. Надо много работать, выжить, не упасть! Вмиг исчезли былые инфантильность и безответственность. Стала полагаться только на себя. «Я — сама!» — это про меня.

Жили мы на ЧГРЭСе, в коммунальной квартире. Глашу отдала няне, пошла работать. Первое время, практически, всё, что зарабатывала, отдавала няне. Может, конечно, возникнуть вопрос: зачем? сидела бы лучше дома… Но дома, в четырех стенах, наедине с собой и нахлынувшими проблемами я бы не выдержала. Так и жила — отоваривала талоны, стоя в очередях, забирала Глашу из яслей, а по вечерам отдавала няне и бежала на спектакль. Вспоминаю иногда то время, задаюсь вопросом: откуда я брала энергию, силы? Но несмотря ни на что, меня переполняло светлое ощущение.

Стоит заметить, что мне посчастливилось работать со многими талантливыми, незаурядными режиссёрами. Впитывала их методику, эстетику, их представления о театре. Кроме Морозова, это и Аркадий Кац, Борис Эрин, Андрей Житинкин. И, конечно, Наум Юрьевич Орлов.

Наум Юрьевич довольно долго ко мне присматривался. Изучал. Занимал в своих спектаклях мало: «Зойкина квартира», «Волынщик из Страконец». Я терпеливо ждала. И, оказалось, не зря. Когда, на взгляд художественного руководителя, я, наконец, созрела, роли пошли одна за другой: «Чума на оба ваших дома», «Моя прекрасная леди», «Последние». Хотел ещё «задействовать» меня в спектакле «Забыть Герострата». Но эту работу, к сожалению, оборвала его смерть.

— А есть ли у вас, простите за банальный вопрос, любимая роль?
— С каждой ролью «отношения» складываются по-своему. Самая трудная роль, знаете какая? Когда берёшь материал, прочитываешь и думаешь: «Как всё легко, здесь и играть-то нечего!». Но эта лёгкость — обманчивая. Так было, например, у меня с «Чумой…». Но как, через какие художественные средства выражать потом эту «лёгкость»? Не забывая при этом, что каждая роль не должна быть похожа на другую.

— И как, всё-таки, подобное достигается?
— Наблюдаю за женщинами. Создаю внутренний мир персонажа из собственного миропонимания. Это стало уже моим вторым «я» — наблюдение происходит помимо моей воли, на подсознательном уровне. Моё дело зафиксировать момент, чтобы потом удачно применить его, а ещё лучше — «вскрыть» какую-то черту персонажа. Так, чтобы зритель понял, чем продиктовано его поведение.

Признаюсь, с женщинами — в жизни, в быту, мне достаточно сложно. Подруг у меня, практически, нет. В Магнитогорске есть — актриса Таня Баштанова. Я знаю: позвоню ей, хоть через десять лет, скажу — ты мне нужна! И она приедет. А, в основном, отношения с женщинами не особенно складываются. Потому, наверное, что мало совместных интересов. Я живу одна, с дочкой, а у многих — семьи… Отсюда другие взгляды на жизнь, другие проблемы. Если честно, нет у меня доверия к женщинам. Слишком много в них, на мой взгляд, коварства.

Из женщин идеалом в жизни была и есть моя мама, Вера Васильевна. Приезжаю к ней в отпуск опустошённая, вымотанная работой, но наблюдаю за ней постепенно заряжаюсь энергией. Она умеет радоваться каждой мелочи, каждому новому дню. Оптимистка! И это при том, что в жизни ей совсем не просто пришлось. Я это только теперь, став взрослой, понимаю. Она растила меня одна. Когда я стала сама трудиться, поняла, как маме было непросто меня одеть-обуть, выслушать, не оттолкнуть от себя, сославшись на усталость. Потом, представляю, что надо пережить, чтобы «оторвать» от себя единственного ребёнка, как она меня оторвала, когда я уехала учиться далеко, в другой город…

— Сам собой напрашивается вывод, что вам интереснее, легче и проще находить общий язык, всё-таки, с мужчинами…
— У меня есть друг — мой коллега, народный артист России Борис Николаевич Петров. Поверенный во все мои дела, мой душеспаситель. И крёстный отец моей дочери. Конечно, я замечаю нередко, что мужчины проявляют ко мне интерес. Часто эти знаки внимания продиктованы примерно следующим: вот интересная женщина, она — одна. Не завязать ли с ней роман? Глядишь, что-то и выгорит… Логика простая и понятная. Но у меня свой резон. Я никого не хочу теперь впускать в свою жизнь слишком близко. Меня не устраивает тратить на это свои силы, нервы, эмоции. У меня совсем другая программа: трачу силы на творчество, на дочь и на себя, конечно. Знаете, кто-то из моих героинь говорил: «Не вбивай в мои стены гвоздей!». Вот и я о том же — не входи в моё пространство слишком близко, не располагайся по-хозяйски в моём сознании и моей душе.

— А как же поклонники? С ними вы столь же категоричны?
— Поклонники… Было дело, оставляли записки на вахте, выражая свой восторг. А однажды кто-то оставил для меня букет на кресле в зрительном зале. Поклонник оказался робким, не решился подойти, чтобы вручить цветы в открытую.

— Какая-то вы, как, наверное, представляет наш читатель, слишком уж правильная, положительная, серьёзная… Не хватает перчика!
— Во мне много всего понамешано… Но обычно срабатывает инстинкт самосохранения. Был в жизни период, в молодости, сопряжённый с определённым кругом людей. Время тогда такое было, что общение сопровождалось обычно неким застольем. Это не значит, что мы все напивались, нет! Просто, общаться так было легче, приятнее, и у меня это, в общем-то, не вызывало протеста. Но я прекрасно помню, как в один момент вдруг щёлкнула мысль: а не впадаю ли я в зависимость? Так незаметно можно скатиться… И — как отрезало.

Или такое ещё. Случается, не стану скрывать, запускаю в себя что-то нехорошее — мысли какие-то, чувства недобрые. Но тут же гоню их от себя, потому что знаю: это ко мне непременно вернётся, и, может быть, с большей силой. Убеждалась в этом неоднократно. Иногда иду, что-то внутри себя «накручиваю», выращиваю злобного дракончика внутри и вдруг — спотыкаюсь. Что это, как не знак свыше, чтобы прекратила подобные мысли внутри себя развивать. Думай о хорошем, твори добро… И ещё, знаете, чтобы совесть была чиста — это для меня очень важно. Никогда никого не «подсиживала», не расталкивала локтями. Добилась всего только своим трудом.

— Вернёмся, кстати, к творчеству. У вас три направления деятельности: актёрская, преподавательская, режиссёрская. Расскажите об этом…
— Действительно, преподаю в Челябинской государственной академии культуры и искусств. Сначала вела предмет «Сценическая речь», потом «Мастерство актёра». Сейчас — руководитель четвёртого курса, скоро уже — выпуск. Работаем в паре с народным артистом России Борисом Петровым. Как-то один наш студенческий спектакль посетил главный режиссёр Челябинского театра юных зрителей Олег Хапов. Работа, очевидно, ему понравилась. Он предложил мне осуществить постановку на сцене ТЮЗа. Так мною был поставлен «Стеклянный зверинец» по пьесе Теннеси Уильямса. Спектакль идёт на малой сцене. А в ноябре состоялась премьера, уже на большой сцене этого театра — по пьесе «Маскарад» Лермонтова.

— Отзывы критики на эту работу выглядели едко… А как вы сами её оцениваете?
— Ситуация ожидаемая. К так называемым «разгромным» материалам я философски отношусь: антиреклама — это тоже реклама. И, порой, более действенная.

— Ругают, значит, хороший человек!..
— Вот-вот, именно. Мне столько пришлось за свою жизнь прочесть откровенных пасквилей на то, что достойно, хорошо, ново и, наоборот, восхваляющих публикаций о том, что недостойно, малохудожественно… Поэтому критике не очень-то доверяю. За гневными, «прочувствованными» строчками стоят, порой, какие-то личные интересы. Самоутверждение, например, себя, как журналиста (вот, дескать, как я «припечатать» могу, учитесь, пока жив!). Или, ещё мельче, неприязнь к конкретному творцу, непонятно чем продиктованная. Ломать, знаете ли, не строить, отрицать проще всего. Профессионализмом, одним словом, в случае с критикой, порой, не пахнет.

Да и почему я должна всем подряд нравиться? Я не сторублевка какая-нибудь…

Но вернёмся конкретно к Лермонтову. Драма «Мас­ка­рад» построена на противопоставлении добра и зла. Когда шла работа над спектаклем, нас сопровождало добро. Весь коллектив с оптимизмом включился в работу. Вплоть до технических сотрудников. Музыкальный редактор Анна Розенберг подобрала прекрасную музыку, художник Антон Сластников выполнил великолепные эскизы декораций. Молодые актёры — Павел Михайлов, Кира Ханжина и другие, работали, не покладая рук, с горящими глазами, стремились проникнуть в материал. Плюс мы учитывали нынешние требования времени, конечно. И я, порой, думала: «Как всё хорошо идёт! Как-то неестественно хорошо!».

При этом в глубине где-то сидела мысль о том, что Михаил Юрьевич Лермонтов — фаталист, он достаточно мистически относился к жизни. И на тех, кто работает над его произведениями, это могло перенестись. Вот в случае с критикой и проявилась вторая составляющая формулы — «зло». Всё очень тесно завязано в литературе и жизни. Зло, к сожалению, не уничтожаемо. В чём-то его энергетика должна была проявиться.

— Но первая постановка в ТЮЗе была по Уильямсу. Слышала, у вас особое отношение к этому автору?
— Уильямс — это моё хобби внутри профессии. Моя страсть! Просто хобби, обычное, позволить себе не могу — нет времени. Я всё уже, кажется, прочитала из того, что написал этот автор. И всё это — про меня. Кишками его чувствую, душой понимаю, мозгами понять его невозможно. Я бы его ставила и ставила, играла бы и играла… Какая глубина! Кстати, актриса, исполняющая роль Лауры в «Стеклянном зверинце», уехала недавно из Челябинска. Теперь эту роль буду исполнять я.

— Актёрская работа — нервная. Как стрессы снимаете?
— Очень просто. При такой ситуации стараюсь выкроить часик-другой и поспать. Сон, действительно, лечит. Или кроссоворды разгадываю. Так и ухожу от каких-то, казалось бы, неразрешимых проблем, успокаиваюсь. В последние годы я, практически, не плачу. И иногда из-за этого боюсь себя: что со мной, неужели такая бесчувственная стала? Но вот заметила: когда смотрю хорошую театральную постановку или кино, — плачу. Телепередача «Жди меня» вызывает, например, сопереживание.

— С дочерью своей находите взаимопонимание?
— У меня установка такая: мой ребёнок — это я сама. Если ей будет больно, значит, будет больно и мне. Я, похоже, «отравила» Глашу театром. Очень хочет стать актрисой. Учится в десятом классе обычной школы, но занимается дополнительно английским, танцами, гитарой. Бабушка (мама моя) старалась уберечь её от театра, внушала: иди учиться на юриста, менеджера… А я стараюсь не вмешиваться, не давлю на ребёнка, уважаю право её собственного выбора. У неё возникло желание смотреть и смотреть постановки, ходить в театр. Разве это плохо? Спектакли с моим участием Глаша видела десятки раз, цитирует их наизусть! Она прекрасно знает, как я выматываюсь, видит, что недосыпаю, устаю. Но это её, похоже, не останавливает. Наверное, потому, что ощущает: я занимаюсь делом, которое доставляет удовольствие, а не просто зарабатываю деньги. Если у моей дочери и всех моих учеников такой подход к жизни найдёт продолжение и принесёт плоды, — буду счастлива.