«Он всегда казался печальным», — мечтательно вздохнула подруга. «И мягким», — добавила другая. «Скажи лучше — тютей», — поставил точку в характеристике любимого артиста трезвомыслящий друг. Таким мы знали Басилашвили по «Вокзалу для двоих», «Небесам обетованным», «Осеннему марафону». И как же мы ошибались! Он, возможно, и такой тоже, и в то же время — другой. Совершенно. Но не Мерзляев из «Бедного гусара» или Самохвалов из «Служебного романа»
Встреча с артистом произошла после спектакля «Костюмер», который труппа Большого Драматического театра привезла в Челябинск, где в финале герой Олега Валерьяновича — знаменитый английский актер сэр Джон — умирает. А наш любимый артист, отмечающий в будущем году свой семидесятилетний юбилей, образец интеллигента старой москово-питерской школы, метал громы и молнии, горячился, негодовал, обрушая на интервьюера шквал своей бешеной энергии. И постепенно выяснилось, что Олег Басилашвили — человек, который стремится переделать мир.
Мне решать, когда уйти на свалку. Мне — не тебе!
«Я боюсь последней сцены», — по-стариковски жалуется сэр Джон своему костюмеру, — «когда мне надо будет вынести на руках мертвую орделию и плакать, выть как ветер, тихонько положить ее на землю и… умереть. Хватит ли у меня сил умереть?..»
— Какая печальная пьеса. И часто вам приходилось умирать на сцене?
— Приходится. Сколько раз — не считал.
— Не страшно?
— Еще как страшно.
— Вы не суеверны на сей счет?
— А как же.
— Какие еще суеверия существуют у Олега Басилашвили?
— Места есть всякие, по которым не хожу в Питере. Площади, на которые нельзя ступать ногой, прочие глупости…
— А вы любите жизнь?
— Как все. аждый человек любит жизнь. аждый боится умереть. аждый цепляется за жизнь, как только может.
— А что вас цепляет в жизни?
— Жизнь сама по себе прекрасная штука. Человек живет только однажды. Говорят, правда, потом происходит реинкарнация. Но, честно говоря, не очень этому верю.
— Какой из ваших героев вам более близок, более всего похож на вас?
— В каждом из нас заложено все: и мужество, и трусость, и доброта, и подлость. Чего-то больше, чего-то меньше, но все. Поэтому мне близки все роли, которые играл. Все они сделаны из моего «материала».
— В том числе и сегодняшняя?
— Конечно. Сэр Джон — тоже я. Мне скоро 70, какие, по-вашему, роли играть в таком возрасте? Ни в одном репертуаре нет 70-летнего героя…
Чем дышит земля
«Я не могу больше давать!» — кричит в отчаянье сэр Джон костюмеру Норману. — «Мне нечего больше давать! Я хочу спокойной старости. Я не могу больше носить чужую холодную грязную одежду. Не могу стыть в этих грохочущих поездах. Не могу видеть эти рожи. ак я ненавижу этих свиней! Свиньи! Засранцы!»
— Вы на самом деле так относитесь к зрителям?
— Если бы сэр Джон так относился к зрителям, он не умер бы во имя них. Старый больной артист отдал все, что мог. Но, поймите, это требует страшного преодоления и борьбы с собой. Поэтому он ненавидит людей, которые заставляют его жертвовать жизнью во имя них же. А их переделать невозможно: человек есть человек. Но артист хочет всячески переделать мир, поскольку ему кажется, что именно благодаря театру мир будет спасен от всякой грязи.
— И вы так считаете?
— Конечно. Не только театру — благодаря культуре. Если бы в нашей жизни, допустим, никогда не существовало такой фамилии, как Пушкин. Ну не родился бы Александр Сергеевич. Или не родился бы Бродский. Мы стали б несколько другими, не правда ли? Мы просто об этом не задумываемся. А так и есть, поскольку единственное, что создает человек, — это культура. Все остальное призвано обслуживать ее создание и сохранение. Именно она и остается в веках как подарок будущим потомкам. Нам неизвестны имена владык той же Древней Греции. Но мы знаем фамилии Фидия, Епиктета. Мы знаем, кто такой Ньютон или Микеланджело. А кто там у руля стоял, в золоте купался, власть делил, — поди, разбери. Все они канули, а Микеланджело остается. Так и здесь. ультура — единственное, во имя чего живет человечество. Человек пытается средствами культуры улучшить свой род. аждый по-своему. И сэр Джон находится в ряду таких людей. Он же не кривит душой, когда говорит: «Я должен поддерживать в людях веру». Во имя этого он живет. Но высокие цели заслонены актерским честолюбием, капризами, болезнями и прочим. Во имя цели артист собрал все свои силы, чтобы отдать все, что у него есть. Отдал, у него ничего не осталось, и… умер.
— Культура — такой тонкий слой…
— Отнюдь не тонкий, единственно, чем дышит земля, — культура.
— Вам не кажется, что интеллигенция — ее носитель — вымирает как класс, вернее, прослойка?
— А почему только интеллигенция? Разве в крестьянских избах красота
отсутствует? Прялки, иконы создавали крестьяне, и это тоже российская культура. Во имя этого живет народ. Только во имя этого. Все остальное призвано обслуживать создание предметов культуры. Правительство, партии, пограничники, ГБ-эшники только ради этого живут. Они сгинут как пыль, о них все забудут, а культура останется.
Блаженство и новые муки
«Во времена Шекспира, думаю, шута и орделию играл один актер. Экономили на жалованье. Ничто не переменилось с тех пор», — с горьким сарказмом произносит сэр Джон. Чуть позже оптимистично заявляет: «Но никогда не поздно проявить себя. Особенно в нашей профессии».
— Олег Валерьянович, вам не надоело актерство? Суета, темп бешеный. Не хочется ли вам тишины, покоя, созерцания?
— Конечно, иногда хочется покоя. А что поделать? Но современный ритм, который предложили нам рыночные отношения, меня устраивает. Я вижу, насколько стали собраннее, целеустремленнее молодые актеры и деятели культуры, насколько они свободнее от «шлаков», которые всегда сопутствуют актерской профессии. Они заняты делом. Знают: чем лучше отработают, тем больше откроется перспектив. Например, Женя Миронов, сыгравший в «Идиоте» на ТВ, имеет своего агента в Голливуде, во Франции, еще где-то. И если сыграет в «Идиоте» хорошо, его пригласят сниматься в хорошую картину. Он знает, во имя чего живет. Знает, что он свободный человек, что результат его труда будет замечен. Поэтому и держит высокий уровень, создает образ, нужный людям. огда мы были молодыми актерами, то ничем подобным не занимались. ак бы ты там ни сыграл, лучшее, что могли получить — табличку «Народный артист СССР», которая ничего не давала, никаких благ. Да, грело пять дней с мамой и родственниками. И все. А сейчас дадут ему звание, будет Миронов «народным России» или не будет, — какая разница. Он артист, который делает дело. И не он один: Володя Машков, Оля Будина и многие-многие другие. Я поражен их дисциплинированностью и профессионализмом. Их заставляют шевелиться именно рыночные отношения. Поставьте их в условия советской эпохи, все кончится. Ну, возьмут еще куда-нибудь сниматься — не больше. А тут он может основать свой театр, открыть школу, перейти в другой театр. Может вообще работать за рубежом, выучив язык, если ему так хочется. Он свободный человек. Это замечательно. И мне это очень нравится.
— А вами что движет? Что вы еще не сыграли? Чего хотите?
— Я не сыграл очень многого. И, к сожалению, уже не сыграю, поскольку по возрасту не подхожу. Например, «Живой труп» или Ричарда III, который опять-таки значительно моложе. Мало ли чего я хотел. А из того, что сыграно, теперь понимаю, что мог бы сделать что-то иначе, лучше, по-другому. Но тоже поздно. Повторить невозможно.
— Страшные провалы случались?
— онечно, бывали, как у каждого, но об этом лучше не буду рассказывать.
— Ваш самый большой успех?
— Тоже случалось. Только зачем вдаваться? Было всякое.
— Когда вы перестали быть наивным?
— Я перестал быть наивным, видимо, в те годы, когда работал народным депутатом РФ. Я видел зло и видел добро. И понял, что мир делится на зло и добро. И как бы мне ни кричали, как бы ни утверждали, что Ельцин развалил страну, я видел перед собой зло. Зло — это коммунисты, и они делают все, чтобы народ жил хуже. Ибо на народном волнении, на гное, на крови, что возникнет, коммунисты могут снова прийти к власти. Они делают все для того. И это зло.
— Так вы по-прежнему демократ в душе?
— А как же. Я целиком и полностью поддерживаю Чубайса, Гайдара. А досужие разговоры… Но, собственно, почему вы не платите за свет? За колбасу ведь вы платите? А если возьмете так? Вас отведут в милицию, потому что вы — вор. Привыкли на «ширмачка», на халяву жить. Хватит на халяву жить, надо работать, как это делает Миронов.
— Скажите, цинизм сопутствует мудрости? Можно ли сохранить веру в добро и справедливость, любовь и верность, будучи мудрым?
— Никогда цинизм не может сопутствовать ничему хорошему. Цинизм — самое омерзительное качество человека. Он омертвляет душу. Я не могу назвать циником ни одного из великих представителей культуры. Если он таков, значит, он не велик. Пушкин — циник? Нет. При всех его письмах к друзьям относительно женщин, он все равно остается чистым человеком. Он мог позволить себе говорить это Вяземскому, не больше. А как он переживал из-за ерн и Вульфа, который его предал и обманул. Разве циник способен на такое? Нет.
— ак-то вы сказали: «я чувствую себя свободным человеком». От кого или чего?
— Чувствую себя свободным, потому что сейчас имею право делать то, что мне хочется, и там, где мне хочется. Или не делать ничего.
— Вы свободны от денег, например?
— От денег, конечно, не свободен. Никто из нас пока не свободен от денег. аждому нужны деньги, это необходимое условие для жизни. У меня есть семья, две дочери, жена, они зарабатывают сравнительно немного. Я должен их как-то обеспечивать. Не могу сказать, что имею большие деньги, но уровень жизни удается сохранить таким, какой имел когда-то. Я свободный человек, поскольку могу работать в Москве. Причем, в нескольких театрах: театре Антона Чехова, антрепризе Михаила озакова, ставим спектакли в БДТ. « остюмер», к примеру, сделан на сцене БДТ. И благодаря моей инициативе в этот спектакль театр не вложил ни копейки. За все платили спонсоры. Мы привнесли актерский и режиссерский труд, спонсоры — деньги на костюмы, декорации. За это они имеют право прокатывать спектакль по России, и не только по России. И вся труппа, и рабочие сцены, и обслуживающий персонал получают двойной оклад. А некоторые актеры, исполняющие тяжелые роли, получают за каждый спектакль. То же самое со спектаклем « алифорнийская сюита», где я играю с Алисой Фрейндлих. Но эти инициативы встречают страшное сопротивление со стороны администрации, потому что многие привыкли жить по-старому. Но я считаю, что ничего плохого не делаю. Напротив, мы трудимся, прилагая такие же усилия, может быть, даже большие, чем когда работали вне этой системы.
Рабство, чертово рабство
«Я боюсь будущего», — признается сэр Джон. — «Я еще никогда не чувствовал себя таким одиноким. Вокруг меня нет друзей. Меня не греет ничье сочувствие. Есть только страшное одиночество. Но, знаешь, Норман, жалость к себе — самое скверное качество в жизни».
— Вам когда-нибудь было стыдно? Чего вообще должно стыдиться?
— Да, мне бывало стыдно. И неоднократно. ак всякий, совершал нехорошие поступки. Трусость определяет все низменные качества человека. И все наши поступки, плохие и хорошие, проистекают именно от трусости. От того, насколько мы с ней умеем справляться. Иногда, правда, она оправдана. огда, к примеру, ты боишься обидеть другого, совершаешь по отношению к третьему поступок, который можно назвать подлостью. Человек как бы раздваивается, не зная, как быть. Но за это тоже стыдно, потому что надо быть выше. Боюсь на эту тему рассуждать, очень сложно.
— За что вы несете ответственность в своей жизни?
— Если говорить откровенно, то несу ответственность за своих детей, свою жену, самого себя. роме того, несу ответственность за те действия, которые были направлены на создание демократии в стране. И многие демократы, псевдодемократы, круто изменившие сегодня свое мировоззрение, мне становятся неприятны. Мы должны понимать, что демократия нова для России. И если тебя считают флагом, знаменем демократии, и народ потянулся за тобой, ты обязан это знамя держать высоко. Ты не должен компрометировать демократию своими действиями. Что подчас происходит. Незапятнанные в этом отношении, на мой взгляд, — Гайдар, Волкогонов, Молоствов, ряд моих товарищей по съезду народных депутатов. Молоствов, к примеру, — единственный из иногородних депутатов, — сразу отказался от московской казенной квартиры, как только подал в отставку с поста члена Верховного Совета РФ. Уехал в Питер, там мыкался без жилья. Потом мы через Ч с трудом пробили ему однокомнатную квартиру. Вот он сохранил свою чистоту, свои устремления, свою честность.
— Как относитесь к людям? Вам их жалко, они вам безразличны, любопытны, вы презираете их, восхищаетесь…
— Люди разные бывают. Например, мне омерзительно, когда люди поддерживают такие акции, как раздувание фальшивого патриотизма во время Олимпийских игр. Говорят: «наших засуживают, русских не любят». ататься на лыжах надо лучше, в футбол играть лучше. Мне противна эта толпа, кричащая: «Американцы — мерзавцы! Нас засуживают!». Никто нас не засуживает. Просто спортсмены приняли допинг, и все. Мне противна толпа, которая сама не хочет думать. Мне противна толпа, которая вопит: «обратно к колхозу!». Вспомните, как расстреливали за собранные колоски, вспомните, сколько крестьяне получали за трудодень, вспомните, как были отобраны паспорта у колхозников. Жили хуже, чем при крепостном праве, не могли выехать за границу своей деревни. И сейчас они опять хотят в тюрьму. Мне противны люди, которые раздувают подобные мысли и чувства в народе.
— История повторяется?
— Опасность повторения существует всегда. Это и есть эта самая ответственность, о которой вы говорили. Надо вести себя соответственно своим убеждениям. Надо помогать людям, стране помогать, потому что она бедная, нищая. Надо, чтобы люди встали с колен, перестали быть рабами, почувствовали себя свободными, хозяевами, — вот что необходимо.
— Вам удалось выдавить из себя раба?
— Нет, до конца нет. Нет. Остались какие-то вещи…
— То есть вы все-таки зависимы…
— онечно, зависим, мы все зависимы друг от друга. Это и есть демократия — зависимость друг от друга. Я не могу делать все, что мне хочется, если это ущемляет права другого человека. Существуют какие-то границы свободы…
— Приходилось ли вам прощать? За что простить труднее всего?
— Этого я не знаю. Сложный вопрос, отказываюсь на него отвечать.
— Ваша мама — доктор филологии. Вы — артист. По-вашему, слово — лживо или наоборот? ак относитесь к слову?
— С гигантским уважением. И с недоумением. Язык русский развивается помимо нашей воли, нашего сознания. Язык нельзя преобразовать, что бы там ни говорили малодумающие и малообразованные депутаты Госдумы. Это все чушь собачья. Он есть такой, какой есть. акие мы — таков и наш язык. Нам будет удобнее говорить «маркетинг», мы будем говорить «маркетинг». Мы будем говорить так, как нам удобнее. Язык выберет свои взаимоотношения со словами. Он живой. Мы не можем в приказном порядке его менять. Почему, вы думаете, сегодня употребляется такое количество мата и воровских сленговых слов? «Мочить в сортире» и прочее… Потому что Сталин нас всех сделал лагерниками, и сейчас бытует язык концентрационного лагеря, тюрьмы. На этом сленге мы и разговариваем. Пройдет какое-то время, и эти слова выпадут из нашего оборота, поскольку станут не нужны. Может быть, и мы будем иначе друг к другу относиться. Это происходит помимо нашего сознания. Даже произношение слов, ударение в них строится помимо нашего сознания. Ведь мы не можем воздействовать на физические законы? Не можем. Есть закон гравитации. Если мы прикажем яблоку не падать вниз, а лететь вверх от дерева, оно не полетит, так? То же самое с русским языком. Изучать его надо — больше ничего. Учиться использовать его законы, как использовал Пушкин, Маяковский, Бродский, Гоголь. Но пытаться воздействовать на изменение языка — абсолютно безнадежная затея.
— Любовь в вашей профессии играет какую-то роль?
— онечно, как и в любой другой.
— А вам приходилось влюбляться в партнерш?
— В партнерш — нет.
— Но чтобы показать любовь, ее надо в себе родить, так?
— Театр отличается от жизни очень сильно, и нельзя на сцене испытывать те же самые чувства, что и в жизни. Это совершенно разные вещи. огда, например, Отелло душит Дездемону и плачет, артист на самом деле радуется, как у него хорошо сцена получается. Но Отелло не радуется, он переживает эту страшную трагедию. Разные вещи. А любить на самом деле … это сейчас многие молодые артисты, не отдавая себе отчета в том, что они делают, демонстрируют свои сексуальные отношения на сцене. Это омерзительно. Разве в этом любовь состоит?..
А в чем? В чем скрывается и проявляется любовь артиста к своей профессии? Что за кайф играть одну и ту же роль изо дня в день, из года в год? Представлять чужие жизни, характеры? И не получать за труд ничего, кроме разве… аплодисментов и нестойкой зрительской любови? В чем секрет? то ответит? Может быть, снова отзовется сэр Джон роскошным баритоном Олега Басилашвили: «Я загнан, загнан, затравлен. Почему я здесь, когда мне нужно быть в постели? Даже король иногда слагает с себя полномочия… Сегодня я наблюдал за королем Лиром, и его жизнь была мне в новинку. Свои и чужие мысли смешались. Я видел старика. И этот старик был я… Но потом снова пришла вера. Вера в свое предназначение. Она пришла и поработила меня. Рабство, это чертово рабство. Опять обнажай душу и подставляй спину под стрелы критиков и шепоток зрителей. Все им «давай-давай». Понимают ли они, что это значит? Актеры живут только в людской памяти. Самое главное для человека — сохранить о себе добрую память. Поэтому поминайте меня добром…»
