Мой ребенок часто говорит мне: мама, ну почему ты все время всему удивляешься, ну сними ты свои розовые очки, ну увидь же, наконец, что жизнь совсем другая, чем ты ее представляешь. Если в этот момент у меня хорошее настроение, я улыбаюсь в ответ. Если настроение чуть ниже среднего, я просто молчу. Даже люди, которые знают нас лучше, чем кто-либо, даже самые-самые близкие и родные люди, не всегда могут понять, что кроется за этим, что прячется, что никогда не выйдет наружу, а если выйдет вдруг, то мы потом от этого будем так мучаться наедине с собой, что лучше даже не допускать этого действия.
Нет у меня никаких розовых очков, сынок. Нет и никогда не было. Я не умею водить машину, вышивать крестиком, никогда не сумела бы быть врачом, совсем не знаю английского, но я всю жизнь умею понимать жизнь наощупь и воспринимать людей только по ощущению собственного равновесия. Тепло-холодно. Светло-темно. Черное-белое. Полутона в одежде мне нравятся намного больше, чем полутона в человеческом общении. Мне нравятся яркие люди, и я ничего не могу с этим поделать. Яркие по фактам, а не по придуманным картинкам. Яркие по своей сути, а не по статусу, который сегодня есть, а завтра вспоминай, как звали. Смелые по поступкам, а не по обсуждению чужой личной жизни. Действительные. Настоящие. Искренние. Ну и где продаются такие розовые очки, чтобы купить их, надеть, и весь мир стал бы другим?
Я очень хочу, чтобы ты всегда знал, сынок, что розовые очки, о которых ты часто мне говоришь, – это и есть настоящая жизнь. И эту жизнь можно прожить смело только при одном условии: любить ее так сильно, чтобы она отвечала тебе тем же.
