+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

Его энергия неисчислима, а энтузиазм и подкупает, и передаётся мгновенно. При взгляде на него становится понятно, почему он успевает так много. Человек, сделавший Челябинск центром лазерной хирургии в России, воплотивший огромное количество инноваций и проектов в медицине, находится в постоянном движении. Его нелегко застать в городе, ещё труднее — в собственном кабинете. И это не преувеличение. Так и должно быть. Телефонный вызов. Срочная операция.  омандировка. Защита диссертации у ученика.

Внутреннее горение, отсутствие вальяжного спокойствия, неугомонный темперамент — вот что остаётся неизменным в профессоре, члене-корреспонденте Российской академии медицинских наук, главном нейрохирурге Челябинска, заслуженном враче России Арнольде Израилевиче  Козеле. Это нельзя подделать, и это — главное. Обо всём остальном пусть расскажут перечисленные титулы этого удивительного человека.

-Арнольд Израилевич, вы в юности кем мечтали стать?
— Спортсменом. В этом направлении у меня всё неплохо получалось. В спортивной школе учился, выиграл первенство Поволжья по классической борьбе. После школы с ребятами поехали в Москву — поступать в институт физкультуры. Стоим с документами в коридоре, и подходит к нам какой-то дядя. А тогда, между прочим, конкуренция была между институтами: каждый старался иметь в своём арсенале хороших спортсменов. Он и говорит: ребята, вы готовые мастера спорта, зачем вам сюда нужно? Идите в мединститут, будете врачами, спортивная профессия у вас уже есть.

— И что, так легко вас разубедил?
— Нет, борьбой я занимался ещё года три, только потом призадумался, спросил себя иронично: «Слушай, Сигизмунд, кто ж ты вообще есть?» И сменил институт на медицинский — сначала в Москве, потом, когда женился, перевёлся в аналогичный саратовский, потому что жена тоже в Саратове училась. Закончил учёбу — попал по распределению главврачом в больницу глухой деревни, триста километров от Саратова.  огда туда приехал, увидел вместо больницы четыре стены без крыши. Вот с чего начинать пришлось! Сел на завалинку, смотрю, мужик идёт. Спрашивает: «Ты кто?» «Я врач». «А я тут живу. Возьми меня на работу, один не справишься. Да только я из репрессированных…» «А мне какая разница», — отвечаю.
Такой был зачин моего врачебного пути. Один врач, один сотрудник.

— Наверное, так недолго продолжалось — с вашей-то энергией…
— Ну, да, потом дело раскрутилось потихоньку. Пятнадцать человек персонала набрал. Оперировать мало-помалу научился. В участковой сельской больнице приходится ведь быть и хирургом, и гинекологом, и терапевтом…

Но я постоянно испытывал тягу восполнить пропущенные знания. Поступил в клиническую ординатуру по нейрохирургии, и там уже точно работал по двадцать четыре часа в сутки. Жена, небось, думала, что я левые номера отбрасываю… А я постоянно был или в операционной, или на дежурстве, или занимался, восполнял пробелы первых трёх курсов. Помню, один пожилой профессор меня ругал: у тебя, мол, с башкой-то всё в порядке? Люди десятый сон видят, а ты микробиологию зубришь… В общем, мои университеты — это клиническая ординатура. Закончив её, продолжал работать в клинике, а заодно и в санавиации бортовым хирургом. Летал в самые глухие и отдалённые районы Саратовской области, оказывал помощь больным. Самолёт, помню, был Я -18, зимой разгонялся на лыжах, один раз лыжа развернулась поперёк, хорошо, лётчик вёл опытный, военный, на гражданку перешедший. Ну, и оперировать приходилось.  оллега, первый учитель, прекрасный друг Лев Яковлевич Лившиц, можно сказать, вложил мне в руку скальпель…  акие только операции не выпадали! Этот опыт потом пригодился.  огда в Челябинск уже переехал, в больнице хирургического отделения ещё не было, и мне пришлось как-то оперировать ножевое ранение в сердце, проще говоря, нож вынимал из человека, который через сердце насквозь прошёл и из спины торчал. Правда, меня потом поругали, что я сердечную сорочку ему наглухо зашил… А я говорю: да не проходил я ваших академиев, всё, что вижу, зашиваю… Меня после этого в кардиохирургию звали. А человек, которого я оперировал, жив до сих пор.

— Арнольд Израилевич, а как вы вообще с Челябинском «задружились»?
— Ну, в Саратове-то я был ведь самый молодой, а оперировал уже многие вещи, которые и не каждому кандидату наук давались… Не могу я долго терпеть, расти до определённого статуса, это вопрос моего темперамента. Ну и случился у меня этакий тщеславно-ревностный конфликт с коллективом. Взгрустнулось, что все пеняют, остепенись, мол, а потом уже лезь поперёд себя… Открыл с горя медицинскую газету: смотрю, конкурс на должность заведующего отделением в больницу трубопрокатного завода Челябинска… Вот и подал заявление.  андидатов было десять человек, я прошёл.

— И как вам Челябинск показался по сравнению с Саратовом? Огней тут много золотых?
— Достаточно… Город мне сразу понравился, показался намного интереснее и мощнее Саратова. Народ другой, отличается от жителей сугубо провинциальных маленьких городишек. А самое главное, именно здесь появились люди, которых и по сей день я считаю своими наставниками. Эдуард Израилевич  андель, ныне покойный, ведущий нейрохирург страны, человек высочайшей личной и профессиональной культуры. Ему Высоцкий стихи посвятил, как всегда, весьма смелые по тем временам:
Он был хирургом, даже нейро,
Специалистом по мозгам,
На съезде в Рио-де-Жанейро
Пред ним все были мелюзга.
Всех, кому жить не светило,
Превращал он в нормальных людей.
Но огромное это светило,
К  сожалению, было еврей.
В науке он привык бороться —
И за скачком всегда скачок.
Он одному первопроходцу
Поставил новый мозжечок…
Фридрих Иосифович Лившиц, ныне покойный, невропатолог, большой мой друг, у него я учился жизни вообще — помимо неврологии, учился искусству речи, учился отношению к женщинам, коллегам. Борис Яковлевич Зельдович, именитый физик, занимающийся проблемами лазерного излучения. Познакомился с ним на его лекции в политехническом университете. Я ведь тогда ещё и не знал толком всех этих понятий — лазер, световод, волновод… Шла лекция, дверь в аудиторию была открыта, и я прямо из коридора слушал с раскрытым ртом, а потом не выдержал и вопрос задал: а как этот световод можно в иголку приспособить? Он спрашивает: а вы кто, собственно? Так и познакомились.

— Лабораторию лазерной хирургии вы с ним вместе создавали?
— Да, и нам Вячеслав Михайлович Тарасов помог в этом деле очень. Пока лаборатория существовала, мы разрабатывали новые технологии, а через восемь лет я устроил конференцию, пригласил людей со всей России.  ак раз в это время в Челябинске гостил главный научный секретарь Российской Академии медицинских наук Донат Семёнович Саркисов, он приехал по другим делам и случайно попал к нам.

Я на конференции демонстрировал больных, прошедших лечение, хотя мне старые учёные говорили, что это неэтично делать, следует докладами ограничиться. А я думал: ведь лучше самого человека, получившего после операции новую жизнь, никто не скажет. Пациент, у которого мы сердце оперировали, рассказывал: я до лечения через каждые десять шагов таблетку принимал, а после — у тёщи лифт отказал, так я два ведра картошки на седьмой этаж затащил без единой передышки. Посмотрел Саркисов, послушал, потом подходит ко мне и говорит: «Вы — преступник!» Я, конечно, переполошился. А он продолжает: «У вас же не лаборатория! У вас институт!!!» Вот с этого эпизода фактически и началась история института лазерной хирургии, который мы открыли девять лет назад. С той поры у нас защищена масса докторских и кандидатских диссертаций, зарегистрирован сорок один патент на новые методы лечения. Четыре из них наименованы «по способу  Козеля», в остальных я был соавтором. Институт состоит из нескольких составляющих: есть отделение, где непосредственно «рукоприкладством» занимаются, есть экспериментальная база, где животных оперируют, есть фундаментальный отдел, разрабатывающий наши идеи.

— А вы можете рассказать о ваших основных инновациях так, чтобы это было понятно не только научному секретарю Академии медицинских наук, но и простому смертному?
— Попробую. Одно из наших главных направлений — применение высокоинтенсивного лазерного излучения без всяких ножевых разрезов.   примеру, есть такая болезнь — невралгия тройничного нерва, сопровождается мучительными болями в лице. Мы пунктируем у больного определённое место на лице и вводим не фенол, не кипяток растекающийся, как это раньше делали, а лазер, и прерываем болевой импульс. Уже две тысячи больных через это прошли. То же и с остеохондрозом, и с опухолью мозга — лазер вводится, боль уходит без следа. Что ещё? Сварка периферических нервов, операции на печени и селезёнке, на сердце. Наши сотрудники разработали новый метод лечения сердца: в ответ на лазерное воздействие образуются не новые каналы, а масса капилляров, в сумме превышающих магистральные сосуды для кислорода. За это, кстати, моя ученица Елена Головнёва получила Серебряную медаль и диплом за подписью трёх лауреатов Нобелевской премии.

— Да, я смотрю, и у вас дипломов целая коллекция по всему кабинету, и кубки, и другие награды, в том числе международные… Вот у меня какой вопрос в связи с этим: расхожее мнение существует, что человек, мало-мальски добившийся чего-либо в провинции, уезжает, где «поцентральней». Вы никогда не хотели?..
— Звали меня и в Москву, и дальше. На Западе-то ведь самые обеспеченные люди — президент, адвокат и врач. У них козырь основной — современное оборудование, супер-аппаратура. И что я теперь — из сложившегося коллектива единомышленников, сподвижников, соратников уеду ради какого-то прибора? Несерьёзно это. Я ведь, когда из больницы трубопрокатного завода переводился в больницу «скорой помощи», условие поставил: без своего коллектива работать не буду. И людей десять лет возили сюда на «рафике» из Ленинского района. Со мной все перешли, до последней санитарки.
И не только в сотрудниках дело. Вот убрал у пациента опухоль мозга — и всё на этом? Нет.  аждые полгода должен его обследовать на предмет симптомов, думать, чем ещё улучшить его здоровье…  ак я его брошу? Он мой пациент!

— Но всё-таки нужда в более качественной аппаратуре есть?
— Конечно. Мы сегодня импортного лазерного оборудования не имеем, при всех своих инновациях работаем на отечественном, причём работаем не хуже… А для института необходимы новые лазеры, с большей разрешающей способностью. При этом я прекрасно понимаю, что больших денег на их закупку у нашего города может и не быть. И так приходится спорить на высоком уровне о необходимости реабилитационного центра, хороших препаратов… Но ведь и лечим не грипп. Наша задача — бороться за каждого человека любыми средствами. Патология — вообще вещь штучная…

— Что такое для вас — тяжёлые и лёгкие дни на работе?
— Знаете, какие самые лёгкие? В операционной. Потому что там телефонов нет. Причём неважно, какой сложности операция. А тяжелее всего, если пациент, которому отдал свои руки, силы, душу, не справляется, не побеждает недуг.
Конечно, огромная радость, когда через полгода приходит кто-нибудь и говорит: « ак болело, как болело, а с тех пор, как встал с операционного стола — ничего! Отец родной, спасибо тебе!» Ради таких мгновений и живёшь. Чувствуешь: вот она, вторая жизнь, ты её человеку подарил.
Вот раньше была популярна златоустовская гравюра в качестве подарка. Больные считали своим долгом поблагодарить… У меня в прихожей висит пятьдесят шесть таких гравюр.  ак помещаются — сам не знаю. Но главное, я помню по гравюре каждого пациента… Недавно друзья пришли и удивились: зачем такой музей? А я начал им рассказывать про тех, кто подарил, они и вовсе в осадок выпали, мол, как ты всё это помнишь? А как иначе, если для меня каждая гравюра — история чьего-нибудь исцеления? Если помню даже, какая была погода за окошком, когда ту или иную операцию делал!

— Расскажите, пожалуйста, историю, связанную с какой-нибудь из гравюр.
— Есть у меня гравюра с глухарём. Помню, как оперировал девочку трёхлетнюю, Марина её звали. Очень сложная операция на головном мозге. Они мне в благодарность этого глухаря подарили. А потом уехали жить за рубеж. И через пятнадцать лет я выехал за границу на симпозиум, и вдруг в аэропорту ко мне кидается девушка, крича: «Мама, посмотри, это он!» Я ничего не понимаю. Выясняется — Марина! А ведь последний раз она меня видела в далёком детстве. Я было начал сомневаться, а она прядь отодвинула, и я увидел шрам от разреза.

— Действительно, хоть повесть пиши… Скажите, а кроме гравюр у вас есть какое-нибудь хобби?  ак отдыхаете?
— Хобби — это ведь то, чем ты увлечён? Значит, моё хобби — работа. Голова уже на эту волну настроена, захватывает по-настоящему… Что касается отдыха, я получаю удовольствие от хорошего спортивного зрелища. Неважно, какого — борьба, хоккей, волейбол, баскетбол. Главное, чувствовать энергию, с которой человек вяжется и идёт в атаку — мне ведь это знакомо.

— Сами со спортом продолжаете дружить?
— Когда в Челябинск только приехал, был этаким качком, мускулами поигрывал, все со мной почему-то бороться хотели… Сейчас животик появился, но ведь мастерство не пропьёшь! (Смеётся). Помню хорошо, как захваты делать… Хотя теперь тяжелее скальпеля в руках уже ничего не держу. Но адреналин всё так же через край брызжет — холерик, что поделаешь.

— Это мешает работе или помогает?
— По-разному. Я могу, скажем, и в присутствии женщин вспылить, позволить и три клавиши нажать, и сколько в алфавите есть… Но через пять минут забываю обычно. То есть, вмазать могу, но всё — в дело. Сотрудники мои это знают. Знают и то, как своим коллективом горжусь.

— А иные слабости есть у вас?
— У кого их нет… Дайте подумаю. Вот красивых женщин люблю — это слабость, нет?

— Наоборот — сила, наверное…
— А, вот, вспомнил.   великому сожалению, становлюсь суеверным. Почему — не знаю. Никогда за мной не водилось.

— Говорят: все болезни от нервов. У вас, как у врача, связанного с этим родом болезней, есть какой-нибудь рецепт для людей, чтобы они меньше нервничали, к вам не попадали?
— Первое: стараться вести здоровый образ жизни. Второе и главное: никому и никогда не завидовать. Не должно быть зависти ни белой, ни чёрной. Только радость за другого. Иногда это очень сложно. Вот если завтра увижу тебя на «Мерседесе» — я обрадуюсь. Не мой вопрос — как ты сел на него, даже если я сам пешком, на трамвае или на «Запорожце».
А завистников и «доброжелателей» очень много. Больше всего работе мешают. Вот говорят, будто зависть рождает конкуренцию, двигатель прогресса. Ничего подобного! Никакого прогресса здесь нет, одно голимое желание на финишной прямой обойти, зигзаг найти, чтобы такой же, как у соседа, эполет получить… Саморазрушение, и ничего больше.
Бюрократия, правда, тоже донимает. Приходит, например, ко мне счётная палата и говорит: почему у вас не записаны три телевизора и два холодильника? Я говорю: ну, не записаны, так я же их не домой себе взял. Заставили красной краской на них номера проставлять. Не знаю, может, это правильно, а может, маразм.
Но самое главное — нужно выработать отношение к подобным вещам.  аждый человек должен только на положительную ауру настраиваться. Сын у тебя двойку получил?  олесо спустило? Ну, не смертельно это, не кошмар же! А если из любого пустяка трагедию делать, зачем потом чёрным мыслям и плохим снам удивляться?

— А сами вы по этому же рецепту живёте?
— Знаете, я живу по формуле, которую сам вывел на основе своего жизненного опыта, хоть я не физик и не химик. Формула очень проста — три «пи»: профессионализм, порядочность, преданность. В эти величины моё кредо укладывается. Если ты не профессионал, кто бы ты ни был, — тянись, расти до заветной планки! Если ты не порядочен — о чём с тобой можно вообще говорить? Если ты не предан — другу, любимой женщине, детям, профессии, своим учителям, всему, с чем ты соприкасаешься, — значит, никакого ядра в тебе нет. Эти три вещи должны наличествовать в человеке прежде всего. Теперь уже моя формула стала расхожей, слышал даже, как её цитируют.

— Арнольд Израилевич, а ведь это ваш сорок второй патент! Самый главный…
— Буду счастлив, если это так.

Pin It on Pinterest

Share This