+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

Если бы он писал книгу о своей жизни и жизни своих предков, она бы стала бестселлером. Есть жизни, которые хочется читать, как романы, настолько они ярки и своеобычны. Но генерал-майору милиции, начальнику Челябинского юридического института МВД России Олегу Дмитриевичу Нациевскому корпеть над мемуарами пока некогда. Он пишет книгу жизни собственными делами, преобразованиями, разработками, непрерывным, профессиональным движением по восходящей. Для него действительно отсутствует «не могу». И, наблюдая результаты его трудов, убеждаешься в этом.

Олег Дмитриевич, признайтесь честно, вы в юности предполагали, что станете генералом?
— Никогда об этом не думал. На разных этапах жизни имел разнообразные стремления. Я увлекающийся человек, очень много занятий сменил, но всегда старался работать вдохновенно. В детстве учился играть на баяне, танцевал, пел в хоре, а в десятом классе школы даже занимал весьма крупную руководящую должность.

— В десятом классе?!
— Да, и вы, наверное, никогда о такой должности не слышали. Директор школьного комсомольского завода. Триста рабочих — все ученики старших классов, секретарь, машина (правда, старая, грузовая), заказчики в приёмной, — всё, как полагается. Зарплата аж тридцать два рубля! Завод наш делал различные строительные приспособления.  роме того, был ещё общественным инструктором по самбо, киномехаником — в общем, никогда не глядел в одну сторону — всё было интересно.  онечно, на общественных началах… Да вся жизнь тогда была на общественных началах!

— А учились вы как при этой работе?
— В характеристике моей было прописано: «способный, но учится ниже своих возможностей». А у меня время было учиться? То директорствую, то на соревнования по стрельбе езжу. В седьмом классе у нас было военное дело. Четыре малокалиберных винтовки имелись. Знаете, где мы тренировались? В школьном коридоре во время занятий. Но делом этим увлеклись, выиграли сначала районные соревнования, потом городские, потом областные. Я пошёл в стрелково-спортивный клуб ДОСААФ, затем оружейным мастером в «Динамо», и в десятом классе стал чемпионом России среди школьников, а в 1965 году — мастером спорта СССР. Горжусь, что у меня были ученики, достигшие высоких спортивных результатов. Михаил Зюбко — рекордсмен мира по стрельбе из пистолета — тренировался у меня.
А сегодня обстоятельства так складываются, что стрелковый спорт сдерживается режимными соображениями. Но вот недавно находился в Москве, в Международном Центре подготовки спецподразделений по борьбе с терроризмом. И там тренировались в стрельбе четыре боевых снайпера. Повоевавшие, зрелые, килограммов под сто, рост — метр восемьдесят пять, все в камуфляже потёртом. Я вижу, что они один элемент делают неправильно. Заметил им это. Сделали вид, что не слышат. Сказал погромче. Они буркнули: «Возьми и сам попробуй». Винтовки сейчас новые, я не сразу разобрался с прицельными приспособлениями, но умение стрельбы осталось. Ну, и пострелял, да так, что они рысцой сбегали к мишени, сменили её для меня, потом долго трясли руку. Большое удовольствие получил.

— Вы, наверное, прекрасный охотник?
— Не поверите, абсолютно не тянет к охоте. Один раз в жизни пробовал, за полтора часа настрелял много дичи. После этого лёг в лодку и сказал: больше никогда не пойду. Может, сентиментально, но я сторонник того, чтобы всё это жило, летало, украшало нашу прекрасную природу.

— А в армии вам с таким умением держать оружие, наверное, не очень сложно было?
— Про армию разговор отдельный. Я ведь угодил во флот — в бригаду подводных лодок во Владивостоке.  азалось бы, что за несуразность судьбы — такие показатели по стрельбе, серьёзные занятия борьбой самбо, а оказался в моряках. Только через много лет убедился, что случайностей не бывает, когда обнаружил, что в роду у меня были десятки человек, служившие в Российском флоте. Начинали кадетами в морском корпусе, а потом становились гардемаринами, мичманами, лейтенантами, дослуживались до адмиральских званий.
Всё на свете закономерно. Чем дольше живу, тем более глубоко уверен, что судьба есть, и уроки предуготовленного нам пути нужно стараться постичь.

— И какие уроки извлекли из службы во Владивостоке?
— У меня самые лучшие воспоминания даже о сложностях флотской жизни. Был год  арибского кризиса, помню, мы одно время спали в верхней одежде, только снимали ботинки, было повышенное состояние боевой готовности. Обходились с нами жёстко, это приучило меня к порядку и добросовестности, помогло выработать умение терпеть, проявлять стойкость. Я благодарен тогдашним командирам за эту строгость.

— Со своих подопечных вы сегодня так же строго спрашиваете?
— Это для меня большая личностная проблема. Знаю, что говорят про меня родители курсантов, мои сослуживцы, начальники — жёсткий, мол, и в институте завышенная планка требований. Я об этом постоянно думаю.

Вот мне, например, никто не помогал. И вообще я как-то представить себе не мог, чтобы родители пришли в институт суетиться за сына, чуть ли не сдавать за меня экзамены… Мы всё делали сами. А в такой сложной профессии, как сотрудник уголовного розыска, надо, как нигде, закалять себя с помощью психологических и физических нагрузок. Есть прописная истина: «Стойко переносить тяжести и лишения воинской службы». И это не только у нас.

В США самый жёсткий командир — сержант. Он может беспричинно заставить: лечь-встать, бежать, не есть, не пить, не спать, что-то тащить, что-то раскапывать, зарывать… Мне довелось беседовать с руководителем знаменитого спецназа ФБР, проводящим сложнейшие операции по захвату особо опасных преступников. Интересно, как они отбирают людей. Со всей страны сотрудники пишут заявления, на одно место приезжает семьдесят агентов.  стати, спецназовец, рискующий жизнью, там получает те же деньги, что и работник ФБР, сидящий в кабинете, просто для него служить в спецназе — честь. И вот их тестируют, беседуют, потом проводят кросс — тридцать километров. Этот руководитель рассказывает: я бегу с ними сам. Добегаем до финиша, все буквально падают, обессиленные, отдыхают минут пятнадцать, после чего говорю спокойно: молодцы, теперь поднимаемся — и ещё десять километров. И вот тот, кто начинает возмущаться, сразу может считать себя свободным.

Мы в России также применяем жёсткие требования к подготовке кадров. Да, у всех есть семьи, личное время, моменты отдыха и расслабления, но служба предполагает самоотверженность и даже самоотречение. Посудите: кому нужен солдат, который не имеет запаса терпения? Или, того хуже, принимается возмущаться, что-то обсуждать?  ому нужна армия, которая митингует? Армия должна выполнять разумные законные приказы беспрекословно. То же самое подчинение должно быть в органах внутренних дел. Наше министерство стало воюющим, находясь на переднем крае борьбы с преступностью.

К  сожалению, семейное воспитание, когда родители балуют и с детства решают все проблемы за ребят, с каждым годом сужает поле для отбора. Иногда напряжение возникает со школьными отличниками, привыкшими, что они везде должны сверкать и быть первыми, а не к тяжёлой рядовой работе. Но в большинстве — это те, кто сознаёт трудности, но стремится именно к нам. Мы отбираем абсолютно здоровых и психологически устойчивых людей, готовим будущих абитуриентов за год. Но после всех медкомиссий и отборов у нас всё равно остаётся конкурс — два-три человека на место.

— Значит, не боятся ни трудностей, ни препятствий… Вы таким же были?
— Чтобы ответить, расскажу вам вкратце начало своей биографии. Мой дед строил  итайскую Восточную Железную Дорогу с 1898 года. Это был совместный проект  итая с Россией, осуществлялся в основном русскими, и дорога планировалась управляться двумя странами до 1976 года. И вот в конце девятнадцатого века в китайской деревне Харбин появилось много наших строителей, а вместе с ними, конечно, возникли русские кварталы, школы, церкви, кинотеатры, магазины… Мои родители были рождены в  итае — отец в 1916 году, мать на год позже. После того как в России произошла революция, в русском  итае продолжали действовать старые законы империи, и никакого советского гражданства ни у деда, ни у моих родителей не было. Они пережили оккупацию Маньчжурии японцами, потом в сорок пятом туда пришли наши войска, и с сорок шестого года родители стали гражданами Советского Союза. В сорок девятом году Сталин сделал широкий жест и подарил дорогу Мао Цзэдуну, после чего русских постепенно выдавили из  итая. И в пятьдесят пятом мальчишкой с родителями я приехал в Челябинск.

Мы были людьми с недавно обретённым советским гражданством, длительное время находившимися фактически в оккупации, всю жизнь прожившими за границей. Из  итая можно было уехать и в Америку, и в Европу… Родителей постоянно мучила мысль: а сможет ли нам оказать доверие историческая родина? Это заставляло их трудиться с неподдельным рвением. Мама в скромной должности парикмахера сумела выиграть не один городской и областной конкурс, в Москву ездила со своими причёсками. Отец, работавший заместителем начальника конструкторского отдела, участвовал в разработке автогрейдера, который потом на Брюссельской выставке получил медаль… Естественно, мне было стыдно плохо работать — атмосфера в семье не позволяла. Но и в людях не было недоверия ко мне — ни в друзьях, ни в наставниках. Позже я был очень удивлён, когда меня, человека с такой непростой для советского времени биографией, руководство тогдашнего МВД пригласило работать в органы внутренних дел, предложило занять офицерскую должность…

Тогда мне было оказано доверие. Я очень ценю это. Дай Бог, чтобы всем на пути встречались доверяющие люди. Доверие — это высокое, очень человечное качество. Никакие административные, политические, национальные препятствия не помешают человеку на пути, если он чувствует веру других людей в свои созидательные силы. И так было во все времена.

— Кому об этом и знать, как не вам! Вы ведь, насколько известно, составляете собственное генеалогическое древо. Расскажите, что вас подвигло на эту работу?
— Тут не обошлось без семейной легенды о моряке, который якобы служил с Нахимовым. Отец в детстве играл его погоном. И даже наличествовала когда-то царская грамота о награждении этого моряка, только потом пропала.

Моя прабабка была черногорка по фамилии Вукотич. Бросив моего деда и других его братьев-сестёр, она ушла на русско-турецкую войну сестрой милосердия. Там заразилась тифом, умерла, и дед мой остался беспризорником, работал «мальчиком на побегушках» в кондитерской. Это всё, что было известно. И вот я приехал в Санкт-Петербургский Морской архив с этими скудными сведениями, ни на что, в общем, не надеясь — за триста лет Российского флота в архиве накопились миллионы документов, а в моём случае было непонятно, кого искать вообще. Однако мне дали помощника, и он обнаружил в одном из справочников некоего Петра Марковича Вукотича, вице-адмирала, командира Севастопольского порта, практически заместителя Нахимова, лично отдававшего приказание и топившего Черноморский флот в Севастопольской бухте в  рымской войне, чтобы не дать вражеским кораблям войти в бухту. У сотрудника архива глаза разгорелись: «Есть доказательства, что это ваш родственник?» Был очень разочарован, когда узнал, что нет, и отправил в гражданский архив. Там мне снова повезло. Я встретил женщину, которая обозначила мне пути поиска, и через некоторое время я вдруг обнаружил дело вдовы, капитанши Елены Ивановны Нациевской, в девичестве Вукотич! В этом документе она обращается в Херсонское дворянское собрание с просьбой рассмотреть дело о присвоении дворянства недорослям за подвиги их отца, Александра Гавриловича Нациевского, в войне 1812 года. Оказалось, что её муж воевал в армии Багратиона, в Бородинском сражении был ранен картечью в руку, освобождал Смоленск и пешком дошёл до Парижа, а скончался от ран после войны. Потом выяснилось, что фамилия Нациевского выбита на 20-ой стене Храма Христа Спасителя. Отец Александра Гавриловича, мой прапрапрадед, тоже служил четырнадцать лет в коннице. Позже в  иеве я нашёл наш фамильный герб. В общем, стоило копнуть — и зарылся в прошлое так глубоко, что в некоторых документах читал уже: «в такой-то кампании ранен в ногу стрелою». Представляете, до стрел дошёл!

— Как тут не поверить, что нынешняя ваша профессия — зов крови?
— И не говорите! Получилось, мои родственники свыше пятисот лет отслужили в армии и на русском флоте. Были в роду капитаны, секунд-майоры, полковники, генералы и даже один обер-протоиерей, главный священник морского флота — мой дядя. Никто из них не обладал богатым имуществом или имением, всё отдавалось службе России. Выйдя в отставку, они жили на скромную пенсию, положенную по орденам. Жизнь их была одному посвящена: родину защищать.  ак же мне теперь не пытаться соответствовать?..

— Корни у вас такие обстоятельные и крепкие, а как дело обстоит с молодой вершиной, которая вверх тянется? Сыновья ваши достойно венчают древо?
— Старший сын служил в группе захвата внутренних войск, принимал участие в сложных операциях, в том числе, в освобождении заложников при захвате солдатами самолёта в Уфе. По состоянию здоровья демобилизовался, работает адвокатом. А младший сейчас заканчивает второй институт, получает юридическое образование по экономической безопасности.  ак видите, и они не изменили родовой традиции.

— Вы превратили обычную милицейскую школу в уникальный для России учебно-профессиональный комплекс. Поделитесь, пожалуйста — где черпали энергию для таких колоссальных преобразований?
— Я руководствуюсь простой истиной: человек, проявив волю, может всё. Поставив цель, до тонкостей освоив свою профессию, преодолеешь любые сложности.  огда-то, работая на заводе после школы, я выполнял дневную норму до обеда — заранее просил, чтобы мне нужное количество деталей обеспечили. Это моё кредо: никто тебе не мешает превысить собственные возможности, постоянно расти самому и менять окружающее к лучшему. Такая позиция и привела к тому, что из небольшого подразделения в двести человек и шестнадцать преподавателей наш институт вырос до мощнейшего учебного заведения — сегодня здесь учится шесть с половиной тысяч человек. Фактически создан центр профессиональной подготовки МВД, в котором существуют все виды профессионального образования — от начального до послевузовского.

Сотрудники милиции вообще обязаны учиться всю жизнь. Изменилось законодательство — повышай квалификацию. Вот сейчас, к примеру, по поручению заместителя министра готовимся обучать для Уральского региона оперуполномоченных по налоговым преступлениям. Повышаем авторитет института, участвуем в конкурсах, научных конференциях, боремся за гранты. В прошлом году добились внимания Совета Европы, будем проводить обучающие семинары по темам — «Торговля людьми» и «Незаконная миграция». В рамках программ  расного  реста у нас пройдёт международный конкурс по уголовному праву. Получили грант ОБСЕ на совершенствование профессиональной подготовки полицейских в Азербайджане и Армении. Создали новую систему подготовки сотрудников патрульно-постовой службы по действиям в конкретных ситуациях. Есть уникальные научные разработки по расследованию преступлений в условиях антитеррористической операции — по следам чеченских событий. На днях получили приглашение направить офицера в филиал Академии ФБР в Будапешт. В этом году шесть курсантов стажировались в Германии. Принимаем и мы полицейских из Германии, Финляндии, Швеции, Азербайджана, Армении, прорабатываем контакты с Финляндией, Польшей.

— Чему у нас можно поучиться, как считаете?
— Самоотверженной работе! На двенадцать миллионов населения Бельгии приходится двести пятьдесят тяжких преступлений, а у нас на три с половиной миллиона в Челябинской области — тысяча. Если принимать во внимание оперативную обстановку, мы часто работаем интенсивней и эффективней.

— А личность западного преступника чем-то отличается от нашего?
— Думаю, нет. Преступник — везде преступник. Это социальная патология в человеке, которая не зависит от места, времени, расы, конфессиональной принадлежности. Русский ли, китаец, африканец — если у него психология злоумышленника, он будет преступать закон. И бороться с ним — дело наше общее, не зависящее от политических границ. Вот почему сегодня мы повышаем роль иностранного языка, без знания которого не обойтись, особенно после того, как мы вошли в Интерпол.

— В будущее глядите с оптимизмом?
— В профессиональное — с особенным. За последнее время, при значительном оттоке специалистов из органов внутренних дел, нам удалось на пятнадцать процентов повысить качественный состав Южно-Уральской милиции за счёт выпускников института. Надеюсь, лет через пять в большинстве районных и городских отделов на руководящих должностях будут работать наши сегодняшние курсанты.
Что касается личного… Я давно выслужил положенные законом сроки.  онечно, приятно, что пока остаюсь на месте. Это снова — момент доверия ко мне. Да, всему есть своё время, понимаю это прекрасно. Жизнь увеличивает скорость, но и я стараюсь держаться в форме — ежедневные занятия на тренажёре, движение, чтение четырёх или пяти книг одновременно. И азарт работы, с которым молодеешь. Хотя работаю уже при четырнадцатом министре.

— Олег Дмитриевич, в начале нашей беседы вы сказали, что верите в судьбу, а позже — что всё зависит только от самого человека.  ак эти два момента в вашем понимании соотносятся?
— Очень просто. Судьба намекает, указывает, предсказывает, в каком направлении двигаться. Это — внутренний голос, если хотите, или профессиональное чутьё. Мне иногда заместители говорят: «Вы лучше не загадывайте, а то мы знаем — как скажете, так и сбудется».

Я ни в коем случае не фаталист. Тебя всегда кто-то осторожно направляет, но решаешь всё ты, и замечательно, если решаешь в соответствии с направлением, данным судьбой.

Pin It on Pinterest

Share This