«Наша Родина — Советский Союз» — учили нас давным-давно, в другой жизни. И детское воображение рисовало километры «полей, лесов и рек», летящие за окном поезда, города, городки и городищи, мелькающие калейдоскопом. А однажды мы выросли, и наша родина, материализовавшись, сжалась до города, квартала, дома, в котором живём. Или в котором живут родственники, друзья, знакомые и совсем незнакомые люди. Зайду-ка в знакомый тихий уютный дворик, сяду на лавочке. Какой славный пёсик! Поговорим?..
Что, млеешь на солнышке? Ишь, глаза как сощурила. Да не бойся, не укушу. А ты новенькая, раньше у нашего дома тебя не встречал. А ничего, вроде, добрая. Чуешь, как пахнет? Сладко, даже нос чешется. И у тебя? Это из ресторана, «Титаник» называется. Впрочем, я бы сейчас с удовольствием утонул в рагу из свежайшей говядинки, фр-р-р… А раньше у нас во дворе так не пахло. Раньше в нашем доме не было всех этих красивых кафе, ресторанов и пиццерий. Жизнь была другая. Я-то в нашем огромном доме живу уже до-олго. Я, между прочим, породистый ирландский сеттер. Имя не спрашивай — официального не скажу, родной ирландский я подзабыл основательно, совсем обрусел. А домашнее — обхохочешься — Бонифаций, Боня. Как кот.
Я ж говорю — обхохочешься. Ладно смеяться, а то обижусь и укушу. А хозяева у меня непростые — командуют на железной дороге. Да у нас в доме — что ни сосед — учёный, доктор или начальник какой-нибудь…
Я много чего про дом-то наш знаю. Чего сам видел, что от соседей услышал. Знаю, к примеру, про всю эту круговерть, что называли перестройкой. Помню, как около нашего дома собирались люди с красным флагом. Они и сейчас приходят сюда по своим праздникам, только теперь они совсем тихие. А тогда шумели, флагом размахивали, за старую жизнь переживали. Они хоть и шумели, но неопасные были, безобидные.
А вот другие — в чёрных рубашках, вот эти — страшные. От этих всего ожидать можно. Они могут и камень бросить в того, кто им по нраву не придётся. И флаг красный, что на доме испокон веку красовался, с самого, говорят, его построения, мешал им — как кость в горле. Они его всё время снимали. А наутро флаг снова появлялся — словно заколдованный. Я видел: по ночам один парень, мальчишка почти, алый стяг всякий раз на крыше дома устанавливал. Храбрый парень, не боялся ни чернорубашечников этих, ни высоты. И однажды, кажется, год назад его убили. Если б я учуял — кто…
А один раз, ещё при коммунистах, в нашем доме квартиру захватили. Да не террористы, не ахай — семья многодетная. Квартира та предназначалась для Юрия Михайловича
Александровича, тогдашнего секретаря Обкома партии по пропаганде. В ней уже ремонт сделали — потолки побелили, стены обоями заклеили. И вдруг ночью — вижу — какие-то чужие люди с мешками гуськом — шасть в неё. И осели. Тогда уже партия коммунистическая на закате была, власть теряла. В общем, не стали с многодетными связываться. Так и живут, множатся, женятся, детей да внуков рожают. Теперь уже на тех же метрах народу, как в коммуналке, на целый этаж набилось. Интеллигентные соседи тихо ропщут: мол, топят, шумят, сорят. А праздники? Развесёлые народные гулянья для жильцов дома «выливаются», в прямом смысле слова, в потоки нечистот. Разруха, одним словом. А что поделаешь? Но это так, к слову, чтоб не подумала, что в доме нашем всё как в кино про Швейцарию — чистота да лепота.
А построили наш дом давно — больше полвека назад! Железнодорожники и построили — для себя и для других хороших людей. Так что многие из руководителей Южно-Уральской здесь и нынче живут. Иван Павлович Воробьёв, к примеру, прежний начальник ЮУЖД, и сейчас здравствует, сосед мой. Классный дядька — в собаках разбирается, не говоря уж про дороги. Он, знаешь ли, дорогой Южно-Уральской дольше всех командовал — целых 16 лет! Чего про ЮУЖД не знает, того и знать не стоит. Я с Палычем нашим в отличных отношениях, так что, обращайся, если что, познакомлю…
Так вот, перед войной, в 1938-м, начали возводить Главное управление железной дороги — красивое такое, с колоннами и широким лестничным маршем. После войны достроили три подъезда, что на Площадь выходят. Потом на улицу Цвиллинга стройку вывели. А на углу площади и улицы Цвиллинга, прямо под парикмахерской, бомбоубежище построили. После войны дело-то было. Арку соорудили, и за аркой дом еще продолжили, уже по Тимирязева. Строили тогда быстро. Два подъезда, что за аркой, за десять месяцев возвели. Михаил Анатольевич Ленков, начальник тогдашнего ОКСа, теперь ветеран, построивший практически всю улицу Цвиллинга и Свободы, рассказывал: «после войны очень много строили и очень быстро, не то, что сейчас. Жилья-то не было. Работали ударно, с опережением сроков. А планы сами себе устанавливали, и не по минимуму, а по максимуму. Но ответственности за исполнение это не снимало и не умаляло, в то время-то попробуй план не выполни».
Вот такой и получился Дом — для людей и… собак. Позже в нём поселился Музей искусства, зал выставочный для художников разных, ещё позже — уже при мне — ломбарды да рестораны. Теперь Дом наш на огромный поезд похож, который на повороте крутом замер, уже на полвека. Но внутри него — жизнь кипит…
Кого здесь ещё знаю? К примеру, Нону Тимофеевну Виталину, ветерана железной дороги, любят все дворовые собаки и малыши. То-то она удивлялась всегда — за что? А тоже — добрая, а доброту я за версту чую. В наш дом она поселилась не вдруг. Это жильё ей было положено, как работнику железной дороги, но за пропиской ей пришлось-таки побегать. Кстати, АТС, что во дворе дома стоит, ее работа, объект, как она называет. А сама часто вспоминает о том, как к ней, одинокой женщине, бегала на обеды-ужины соседская девочка Оля Кузнецова, дочка начальника торга Ленинского района. Почему-то вареная картошка была девчушке милее редких яств, что жарила-парила их приходящая работница на общей кухне. Помнит, как книжку маленькой Оле читала про чешского композитора Сметану, и как плакали обе. Очень Нона Тимофеевна музыкой увлекалась, бегала через стройку в Челябинскую филармонию на все концерты. А сейчас Ольга выросла, стала программистом, живёт в том же доме с мамой, Тамарой Дмитриевной, мужем Альбертом и дочкой Катей. Ещё с ними соседствовал Виталий Феодосович Нарочевский, который в шестидесятых был секретарём райкома комсомола. Уехал потом в Москву на повышение. Тамара Дмитриевна вспоминает, как работала, когда только в доме поселилась. Она тогда в управлении дороги трудилась. «Уйдёшь — темно, и с работы домой — темно. Так и жили — работой горели». А во дворе в ту пору детская площадка хоккейная стояла — «кочегаркой» её называли. Почему? Да кто его знает? А сейчас на месте коробки хоккейной фирма коммерческая разместилась. Но вообще-то живут они весело: прямо под ними ресторан «Титаник» расположился, и тонет каждый вечер и ночь… в звуках музыки…
Ещё один человек интересный в доме жил — Антонина Ильинична Дорожкина. На железной дороге о ней легенды слагали. Она — единственная в области, а, может, и в России, женщина-машинист. Да к тому же водила Антонина Ильинична не абы какие — большегрузные поезда, паровозы это такие — она сама ещё рассказывала — где есть печка с огнём и куда уголь кидают. Представляешь,
р-рав? Составы до сотни вагонов! Девчонкой ещё замечтала: хочу быть машинистом, управлять паровозом. И ведь какая упорная оказалась: поступила в железнодорожный техникум, выучилась и настояла на своём. Доверили ей. Сейчас-то она уже умерла, а в квартире её живёт сноха Ольга с дочерями. Девчонки гордятся бабкой-то. Это вообще традиция Дома — не продают здесь квартиры. Живут, женятся, детей рожают, дети вырастают, внуки появляются, но чужим не отдают. Так что мало здесь чужих. Но порой появляются новые, и сразу стены ломать принимаются — пер-репланировку делают, старые стены новыми обоями заклеивают.
Р-рав! Видишь, седой мужчина направляется в нашу сторону? Пор-родистый такой. Пр-риветствую представителя средств массовой информации! Знакомься: сосед мой, Евгений Иваныч Ткаченко, собкор ИТАР ТАСС. Он в дом наш попал чудно. Квартира, где он живёт, — традиционно «журналистская», до него здесь жили один за другим спецкоры «Правды», была такая газета — одна правда на всю страну, гав-гав. Это сейчас каждому свою иметь дозволено. Так, после Юры Крайнова и Фёдора Чурсина, и появился здесь Евгений Иванович Ткаченко. 19 лет назад ТАСС переманил его из «Челябки», где он четверть века «оттрубил» в отделе промышленности. И по традиции его, новоявленного собкора, представили тогдашнему первому секретарю Обкома партии Михаилу Гавриловичу Воропаеву, прекрасно, кстати, с ним знакомому по «Челябке». Специально для этого приехал из Москвы представитель ТАСС, чтобы всё торжественно, значит, было. В этом доме у Евгения Иваныча с женой его Изидой Александровной (они в ЧПИ вместе учились) сынок вырос, Андрей. Женился, собкора без внуков не оставил. Внучка Катерина, кстати, тоже в журналистки решила пойти. В общем, хороший мужик, Евгений Иваныч, только один недостаток у него — собак не держит. Живёт у него кошка Анфиска, красивая да важная, тоже породистая, жалко, что не собака. Да, дружбу «садисткую» Ткаченки с семьёй бывшего начальника снабжения цинкового завода, Иосифом Максимовичем и его женой Галиной, водят. Живут те этажом ниже, как встретятся на лестнице, одна тема — что посадил, да что выросло, что собрал, а что — не успел. Сынок ихний, Анд рюшка, маленький был, снег счищал со ступеней, а недавно женился, ребёночка родил. Идёт время-то…
А в соседнем подъезде жил, знаете кто? — Юра Теуш — фотограф наш известный. Человек — оркестр. Они с Ткаченко друзьями-товарищами были. Работали до одури. Как демонстрация на площади буйствует, Евгений Иваныч снизу праздник снимает, а Теуш — сверху. Он на последнем, шестом, этаже жил — из его окна площадь красная отлично видна. Р-рав, стихами заговорил! Теуш-то — фотограф
супер-класса. Особенно по спортивным фотографиям. Потому, наверно, что сам велогонщиком был неплохим, к тому же судьёй всесоюзной категории по велоспорту, работал спецкором на Московской Олимпиаде, и на Медео, и на чемпионатах страны, и в «Советском спорте» печатался. А вот дома жил нечасто. Когда возвращался из командировок, в основном, в пединституте время проводил. Организовал на базе Челябинского педагогического настоящую школу фотографии. Из его лаборатории вышли такие мастера фотографии как Валентин Голованов, Леонид Паширов, Александр Чуносов, Владимир Швеммер, Людмила Бородулина. Фотограф, учитель, организатор — от Бога. Ткаченко был председателем фотоклуба челябинского, а Теуш — его мотором. Резкий, иногда грубый, но — за дело. Эх, жаль, умер до срока, сейчас-то самое его время и есть, развернулся бы… А после его смерти Кира, жена его, с сыном Мишкой в Израиль уехали. Так-то.
И Лифшиц Роман Иосифович, светило медицины, профессор, академик, ведущий биохимик России, бывший глава межрегионального ожогового центра, — тоже наш сосед был. Когда случилась Ашинская трагедия — помните, в июне 89-го, поезда столкнулись — сколько людей покалечило, сколько обожжённых было! Роман Иосифович возглавил всю работу по лечению пострадавших. Специалистов пригласил из Великобритании, Москвы; консилиумы устраивали, людей спасали, работали сутками.
Однажды после многочасовой операции, на которой присутствовали английские специалисты, спустились в столовую, все уставшие до обморока, Лифшиц сел за рояль и… заиграл, красивое что-то и грустное, как полная луна в летнюю ясную ночь… Тогда, после железнодорожной аварии, прооперировали и выходили 114 из 167 глубоко обожжённых.
А скольких пострадавших спасли в центре Лифшица после взрыва на мельзаводе, авариях на «Сигнале», в шахтах Копейска и Еманжелинска! Под руководством Романа Иосифовича была создана зрелая научно-практическая школа по лечению термических травм. Талантливый организатор, талантливый медик, талантливый человек. Жизнелюб, весельчак, шутник, в него все влюблялись с первой встречи, с первого знакомства. Старший брат его, Фридрих Иосифович, тоже профессор медицины, невропатолог. Был. Его уже нет, к сожалению. И Роман умер как-то неожиданно рано, и, говорят, чуть ли не из-за медицинской ошибки.
А под Лифшицами, этажом ниже, живут Полляки. Роман Иосифович Лифшиц и Наум Авраамович Полляк друзьями были настоящими. Оно и понятно, оба медики именитые, интеллигенты, эрудиты, оба музыкой увлечены. А началась их дружба на почве болезни, Лифшиц Полляка лечил. И постепенно они стали очень близкими людьми. Наум Авраамович и нынче говорит: друга ближе Романа у меня не было, и нет. По вечерам обязательно друг к другу заглядывали, делились своими делами врачебными, проблемами семейными, да просто деньгами выручить. Время-то было нелёгкое, даже для профессоров-академиков.
Наум Авраамович живёт в доме давно — с начала 60‑х. Переехал, когда семья разрослась. Жена выменяла одну большую из двух не очень. Вот радости было.
Кстати, Наум Авраамович Полляк — создатель челябинской школы — как это называется? — ортопедии. Он в буквальном смысле ставит на ноги людей, которые часто уже отчаялись. И поныне работает в медсанчасти Челябинского трубопрокатного — знаменитой «девятке». А голос какой! Как скомандует: «Ап-порт!» — мчишься, лапы выше головы закидывая, уши на ветру полощутся, по глазам бьют, и не со страху — от радости: такому человеку услужить! А голосом густым, трубным, Наум Авраамович похож на другого моего соседа — технического директора славного ЧТЗ, Ханифа Хайдаровича Мингазова. Он известен ещё тем, что до ЧТЗ в Чебоксарах поставил на поток производство тракторов, которые прозвали «чувашпиллерами», гав-гав. Потом Платонов пригласил Мингазова на ЧТЗ, завод спасать. Но такую махину поднять — даже по моему, собачьему, соображению — задачка не рядовая…
Да, и сынок Наума Авраамовича, Леонид Наумович, по стопам отца пошёл, главным травматологом области стал. Один мой знакомый доктор, который следит за здоровьем магнитогорских хоккеистов «Металлурга», как-то сказал: лучшего специалиста по травмам, нежели Леонид Наумович, в природе не существует. А ведь хоккеисты, сами знаете, «ломаются» часто… А я его, Леонида, мальчишкой помню, шустрячок такой черноглазый, смешливый, хороший мальчишка, не из простачков. А сейчас вот взрослый, уважаемый человек…
Вот и Лерочка Авербах — такой славной, доброй, талантливой девочкой росла в нашем доме. Читала стихи её? Правда, они… как… нежная грудинка, такие же… тающие и ароматные? C семи лет Лерочка пишет стихи, ещё дольше — музыку. Она рассказывала мне, что постоянно слышит звуковой гул и добавляла при этом: «Моя задача не написать стихи или музыку, а скорее уловить то, что уже где-то витает… По сути я ничего не сочиняю, существует некий голос внутри меня, который я слышу. Когда вижу глазами написанное, строчки или ноты, мне даже не верится, что это я написала…» Жаль, уехала вместе с отцом Львом Исаевичем, профессором ЧПИ, и мамой Ларисой Аркадьевной Гольдман. Она у неё музыке детей учила. Теперь в Америке живут, письма пишут, мол, всё у них хорошо, только по дому нашему скучают. Так душевно, по-соседски, посидеть, поговорить, как у нас — в Америке не с кем.
Да, совсем забыл, спортсмен у нас в доме тоже имеется. Когда-то знаменитый был велогонщик — Вадим Михайлов. На трубном работал, ведущий спортсмен области, и за Россию «педали крутил». Сейчас-то пенсионер уже, а когда-то журналисты пытали и снимали его нарасхват. Да те же Теуш с Ткаченкой,… и Лидия Старикова, тоже соседка наша, «матерая» журналистка, когда-то «вечёркинская», нынче — «Южноуральской панорамы», ещё и преподает азы своей любимой профессии студиозам. Тоже, кстати, «садистка» заядлая. Ткаченко говорит, что его ревень у неё пр-рекрасно живёт-здравствует. А Евгений Петрович Оськин — самый интеллигентный из всех заместителей командиров ЮУЖД, бывших и настоящих! Каков красавец-человек и умница, просто кладезь всевозможных знаний, ходячая энциклопедия. Экспромтом выдаёт… лекцию специалиста на любую тему.
Так что вот какие люди у нас живут! А как собак любят! И все — мои друзья. Так что, и поговорить есть с кем, и в гости отужинать… Ладно, пора мне, сосед с дачи вернулся, обсудить кое-что надо. Да, уж ты извини, если что напутал, или забыл про кого, всё-таки я собака, хоть и ирландский сеттер.
И убежал, смешно раскидывая длинные мохнатые лапы. А его история про дом, похожий на поезд, замерший на полвека, — осталась. И она не окончена.
