Фёдор Конюхов

В океане руками не гребут

-Фёдор Филиппович, вы осуществили уже более полусотни экспедиций. Как такое можно вообще выдержать?
-Стать путешественником — это, наверное, мне на роду так было написано. В семье моей все рыбаки, моряки или священники. Мой дедушка участвовал в знаменитой экспедиции Георгия Седова на Новую Землю в 1901 году. Он хотел, чтобы я вырос похожим на Седова… А что до усталости, то в своих поездках я, наоборот, заряжаюсь творческой энергией, ведь я же ещё пишу книги и картины. В сентябре вот должна выйти моя книга о вёсельном переходе через океан. Побывал я в очередной раз у мыса Горн  — теперь хочу написать картину «Скалы мыса Горн». Ну, и потом я же не просто болтаюсь по миру, я участвую в научных программах. Во время недавнего плавания я испытывал новые солнечные батареи и современные технологии, на основе которых была построена моя лодка. Не забывайте и о медицинском эксперименте: я ведь провёл 154 дня в замкнутом пространстве. В лодке всё это время даже встать на ноги было невозможно, я только ползал или лежал привязанный. И голова постоянно в шлеме, чтобы о борт не разбить, потому что две трети всего времени путешествия — это шторма. По 20, по 30 дней подряд шторма… Даже полысел из-за этого шлема. Зубы за пять месяцев ни разу не почистил.

-Что самое тяжёлое в одиночном плавании?
-Отсутствие привычных человеческих ощущений. В океане вообще нет никаких запахов — там просто нечему пахнуть. Разве что кит изредка всплывёт, выдохнет на тебя. У кита из пасти знаете какой аромат!.. Глазу в открытом море опять же не за что зацепиться, потому что перед тобой только горизонт. И разнообразия цвета никакого, там вокруг только серый цвет, и всё. А ещё по человеческому голосу очень там скучаешь. Но справедливости ради скажу: по молодости мне было сложнее путешествовать. Слишком много тщеславия было, поэтому я с трудом переносил одиночество. Попробуйте-ка провести сто дней вообще без всякого общения! Или двести, как в первых моих кругосветках. Сейчас уже проще, потому что понял: нету на земном шаре одиночества. На Земле всё живое. Возьмите океан: в нём киты, рыба, кальмары. Горы живые, пустыня тоже… И везде с тобой Господь Бог.

-Чем вы питаетесь в таких длительных путешествиях?
-Сублимированные продукты, как у космонавтов. Залил кипятком — вот тебе и пища. Только космонавту много калорий не нужно, от него работы на вёслах никто не требует. Моя же суточная норма — шесть тысяч калорий, иначе сил не хватит.

-В одиночном плавании у вас находилось время для книг?
-Если на яхте, то да. Когда я шёл на один оборот вокруг Земли, то брал с собой около сотни книг. На берегу и в океане по-разному одна и та же книга воспринимается. Например, прочитал перед самым отходом «Дон-Кихота», а потом подумал: дай в открытом море перечитаю. Беру его с собой и в океане читаю — уже совершенно всё по-другому. Ты там один в таком пространстве, ничто тебя не отвлекает.

-Не устали ещё от непрерывных поездок?
-Когда я предложил жене отметить 30‑летие нашей свадьбы, она отмахнулась: какие там 30 лет? И десяти вместе не наберётся… А если без шуток, то путешествовать мне никогда не надоест, потому что человеческой жизни не хватит, чтобы увидеть все озёра, болота, горы, реки и моря нашей Земли. Столько на ней всего неизведанного! Учёные подсчитали: пока человечеству известны лишь три процента Мирового океана. А мне вообще кажется, что не больше полутора. Так что хватит открытий и нам, и нашим пра-пра-правнукам.

-Вы упомянули про жену свою, Ирину. Не она ли вдохновляет вас на очередные подвиги?
-Иринушка — моё самое яркое впечатление в жизни. И сколько я живу, столько и удивляюсь ей. У меня жена доктор наук, профессор, она много работает, пишет учебники для Сорбонны, для Англии, на французском и на английском… Однажды вечером хотели мы сыр запечь, но вспомнили, что даже микроволновки у нас дома нет. Она мне и говорит: «Федя, как мы бедно с тобой живём!». А я ей: «Ира, какие же мы с тобой бедные? У нас с тобой караван верблюдов есть, чтобы пустыню Гоби пересечь, у нас океанская яхта, у меня воздушный шар строится, у меня крутую вёсельную лодку спустили на воду… Да, у нас нет микроволновки. Но разве мы бедные?».

Ещё в юности я сердцем чувствовал, что рано или поздно встречу самого любимого и дорогого человека. Знаете, как в сказке, когда королевич проходит через большие испытания и достигает заколдованного замка, в котором его царевна. Вот и у меня так же: я прошёл через горы заснеженные, глубокие океаны, через полярную стужу, чтобы встретить мою Иринушку.

-Наверняка вы много раз были на грани жизни и смерти. Фёдор Филиппович, что ощущает человек в такой миг?
-Мозги у него становятся чистые, всё в этот момент вспоминается до мелочей. Даже когда я в детстве ласточку из рогатки убил. Я случайно в неё попал. Бабушка говорила, что ласточек нельзя трогать, — это грех. Сидишь и всё до последней детали припоминаешь: кому-то слово сказал плохое, с кем-то поссорился, кого-то обманул… Вспоминаешь всё, как на исповеди. Чувствуешь, что час твой подходит, и не знаешь, вернёшься ты или нет. И думаешь: каким ты предстанешь перед Всевышним? И хочется всё о себе кому-то рассказать.

-Это про такие мгновения говорится: «Почувствовал запах смерти»?
-Что-то подобное я ощутил на Эвересте. Там, как на поле боя, альпинисты лежат, десятки погибших — спускать их вниз слишком дорого. Все уже в мумию давно превратились… Вообще на Эвересте очень тяжёлый воздух. Невкусный. Там пахнет смертью. Не буквально, конечно, при постоянных минусовых температурах трупный запах исключён. Просто обстановка такая… На Эвересте вообще всё по-особенному. Даже воду там еле-еле в себя вливаешь, тебя аж выворачивает, когда пьёшь. Про еду на такой высоте и говорить нечего. Кислорода не хватает — и организм отказывается принимать пищу, она там просто не усваивается. Когда идёшь на последний штурм, берёшь с собой конфетку про запас, и всё.

-Вы начали профессионально путешествовать ещё в советское время. Когда было проще этим заниматься: в Советском Союзе или сейчас?
-Да я как-то значения и не придавал — тогда или сейчас. Если человек по-настоящему увлечён и идёт к своей цели, то ему всё равно, какое на дворе время. Это слабые люди прикрываются: куда-то их не пускают, что-то не дают осуществить… А сильный человек просто делает своё дело. Я прожил большую жизнь, и мои начинания поддерживались что в СССР, что в России. Именно в нашей стране я состоялся как путешественник, сумел реализовать свою мечту. За это я стране благодарен и хочу, чтобы все мои достижения принадлежали России. И в Советском Союзе, и сейчас я ощущал и ощущаю себя русским человеком. В России я на своей земле и даже когда я далеко, то знаю, что здесь меня ждут.

-А мне всегда казалось, что вы эдакий классический «человек мира»…
-Мне не раз предлагали остаться в США, в Австралии. Однако я себя вне России не представляю. Ну какой из меня американец или австралиец?.. К тому же охватывает жуть от одной мысли, что умру за границей. Мне действительно страшно, что снесут на погост в чужих краях. Пусть буду на паперти сидеть, но на родной земле. Где жили мои предки, люди верующие, православные.

-В чём, на ваш взгляд, разница между верующим и неверующим человеком?
-Если бы я не верил в то, что последний шанс — это молитва, я бы давно погиб. У верующего, если грубо, по-мирски сказать, всегда на один шанс больше. В каждом путешествии у меня с собой икона Николая Чудотворца. Я его иногда как члена экипажа воспринимаю: во время шторма яхта идёт на переворот, а я кричу: «Николай, держи!». Яхта — раз — и снова становится ровно на киль. Подхожу к штурвалу (штурвал на яхте металлический), а он тёплый. Словно только что его чьи-то руки держали.

-В публикациях о вас часто можно встретить фразу: «Конюхов в очередной раз доказал, что нет предела человеческим возможностям…»
-Когда я несколько недель назад подходил к мысу Горн, то у меня было ощущение, что именно это 154‑дневное плавание и есть предел возможностей. Но, благодаря дедушке Николаю Чудотворцу и вере в себя, всё же дошёл… Тем не менее, когда мою лодку в Англии подремонтируют, то из Чили продолжу поход на вёслах по Южному океану.

-Мы плавно перешли к вашим дальнейшим планам…
-Ой, их много! Уже готова новая экспедиция — воздушная. Из Австралии буду взлетать в стратосферу, на 25 километров, чтобы посмотреть, как изгибается Земля. Всегда мечтал это увидеть, даже с Валентиной Терешковой на этот счёт советовался. Ещё одна экспедиция — Гренландия, проеду её с юга на север на собачьих упряжках. С востока на запад я этот остров уже пересекал. Дальше — спуск в батискафе в Марианскую впадину и снова полёт — два витка вокруг Земли без посадки с приземлением в исходную точку. До сих пор считается, что это невозможно, попробую доказать обратное.

-Слышал, что про ваши путешествия на собачьих упряжках даже анекдот сочинили.
-Да, мне его рассказали: собака Фёдора Конюхова больше всего боится услышать от хозяина фразу «Пойдём погуляем» (смеётся). Хороший анекдот. Мама моя тоже говорила, что собаки от меня уставали, я их выматывал своими походами.

-Тогда позвольте добавить в эту коллекцию ещё один анекдот. Услышал его от вашего друга, Олега Митяева. Залезли, значит, воры в квартиру Конюхова, а он, прикинь, дома!
-Спасибо за анекдот. Такое редко бывает, чтобы я дома… Но моя семья привыкла, никто ничего против уже не говорит, потому что я с самого детства путешествую. Близкие только таким меня всегда знали. Я с малых лет знал, что буду путешествовать, и путешествовал. И когда женился, и когда сын родился, и когда дочка родилась…

-Как вы ощущаете свой возраст?
-Хочу побыть старым. Я был ребёнком, юношей, молодым, а стариком только становлюсь. И это очень большое благо. Именно благо, ведь всё в этом возрасте по-другому ощущаешь. Даже вкус еды — и тот другой. Смотришь на солнце и думаешь: а сколько ещё тебе осталось на него смотреть? У меня всё есть, всем я доволен. Только одним недоволен: что не научился до конца любить людей, всех. Это очень сложно.

-Какой главный вывод из своих поездок за эти годы сделали?
-Беречь нам нашу Землю надо, сохранять. На ней так много хороших мест, но очень уж мы её быстро загрязняем. Растения и животные исчезают прямо на наших глазах. Я вот когда в первую кругосветку ходил, то очень много альбатросов в океане видел. Целыми стаями они тогда летали. А теперь — по две-три птицы, и всё. Кстати, из Челябинска я полечу во Владивосток, буду там касаток из «китовой тюрьмы» вызволять. Разве это дело, что они там томятся? Кит океану должен принадлежать, а не какому-то одному человеку. Именно поэтому я и выступаю за полный запрет на китовую охоту по всему миру, даже для эскимосов. Разве сегодня эскимосы голодают? Зачем же им китов убивать?

-Новый руководитель области Алексей Текслер предложил вам стать своеобразным послом Челябинской области. Что вы ему ответили?
-Ваш губернатор — романтик. Обещал, что когда-нибудь со мной в экспедицию сходит. Но сейчас ему, конечно, некогда, регион поднимать надо. А к этому предложению надо подойти серьёзно. Я хоть и побывал в 125 странах, а Челябинской области толком не знаю. Миасс, Челябинск — и всё. Вон какое красивое озеро, ваш Тургояк. Можно сказать, в центре России лежит. Для меня оно — как целый океан. Тургояк словно создан для парусного спорта. Когда ты под парусом идёшь, то находишься как бы на грани двух стихий — воздуха и воды: скользишь по воде, а толкает тебя воздух. Жду не дождусь, когда мои правнуки подрастут и тоже на Тургояк приедут соревноваться. Поэтому договорились, что я найду время и проеду по всему Южному Уралу, посмотрю самые красивые места. Хотя Господь Бог так устроил нашу планету, что некрасивых мест на ней просто нет.