В советские времена на Челябинский трубопрокатный завод ездило много москвичей и электростальцев. Поскольку среди них были и наши институтские друзья, многие из них запросто останавливались у нас дома. С гостиницами в то время была напряжёнка. Наш домашний адрес просто передавали друг другу. Гостей надо было чем-то занимать вечерами. И в моей программе развлечений была неизменная фишка: я всех водила в Челябинскую драму на спектакль «Бал манекенов» с Юрием Цапником в главной роли. Эффект был потрясающий. Позже на кухне, делясь впечатлениями, москвичи признавали: такими спектаклями не всякий столичный театр может похвастать. И какой тонкий, чуткий, пластичный этот Юрий Цапник. В такие моменты я без зазрения совести грелась в лучах чужой славы.
Давно к нам не ездят москвичи, а вечно молодой, народный артист России Юрий Цапник отмечает нынче… столетие, добавив к возрасту 40 лет, отданных театру. Хотя остаётся для всех, кто его знает, Цапой, Юрой. А для сына и четырёхлетней внучки – Юриком.
– Кстати, откуда такая, редкая фамилия Цапник? Ты поляк, белорус?
– Вообще-то – сибиряк. А Сибирь – край ссыльных, там и декабристы, и сосланные поляки, и беглые, – кого только не было. Бабушка моя, рыбачка с байкальского острова Альхон, была польских кровей, – прадеда выслали из Польши после Повстания. Я-то считал, что он политический, а потом выяснилось, что он вызвал на дуэль старшего по званию офицера из-за женщины и зарубил его палашом. Вот за компанию с политическими его и сослали. Дед мой погиб в первую мировую. И я нашёл удивительный документ, который бабка хранила: «Царь-батюшка в связи с потерей кормильца выделяет в городе Верхнеудинске мещанке Цапник, имеющей шестерых детей, дом с надворными постройками, коровниками и конюшней…» В общем, я видел план этого деревянного дома, где жила бабушка. Она рассказывала, что это был центр Улан-Уде, рядом был цирк Шапито, и она брала на постой артистов. Так что в роду у нас много кого было.
Я же родился в Даурии – был даже роман с таким названием. Мама работала там в госпитале, где отец – фронтовик лечился. Госпитальный роман закончился переездом в Кушву Свердловской области, откуда он был родом. Потом сложилось так, что мама уехала в Иркутск, снова устроилась в госпиталь. И жили мы, как все, в коммуналке, где самым большим ругательством было: «Я тебе пришью 58-ю статью…»
– А когда в тебе артист-то проснулся, наверное, в школе?
– Да никто во мне не просыпался. Мама брала меня на работу, я там и вертелся. Иногда мы выступали перед больными – люди же иногда месяцами лежали, скучали, вот их персонал и подбадривал детскими выступлениями. А в школе я санитаром был. Все же знали, что мама в госпитале работает, вот и назначили. Я вообще-то руки проверял, чистые или нет. А свои, грязные, при этом прятал. Бинтовать умел, таблетки знал, и сейчас в этом разбираюсь. Хотя «выступал»! Веселил всех в классе, это было. Увлекался другим: боксом, каноэ, мне было интересно. Работать пошёл рано – очень хотелось самостоятельности. Освоил профессии токаря, монтажника, жестянщика. Мама с бабушкой всплакнули, когда я им с первой получки отрезы на платья-халаты купил… Мне и 14-ти не было, но с меня даже налог за бездетность высчитывали, чем я необычайно гордился!
– А если сейчас тебя к токарному станку поставить, деталь выточишь?
– Если станок мой – я на К-62 работал – выточу любую!
– Наверное, мастер считал, что вырастил будущего универсала?
– Считал, конечно. Но мне было в жизни интересно многое, я много читал, пробовал учиться в авиационном техникуме, потом в вечерней школе, сменил профессию автомобильного жестянщика (очень хорошо платили).
– Однако ведь стал артистом…
– Да случайно, в общем. Однажды с ребятами бродили по улице и зашли во Дворец культуры машиностроительного завода имени Куйбышева. Там был народный театр, шла репетиция спектакля «Два цвета» о бригадмильцах. И вот артисты репетировали, а мы, уже взрослые обалдуи, или, как теперь говорят, пубертаты, сели в зал поразвлечься. Однако режиссёр нас не выгнал, а поинтересовался: «Чего ржёте-то? Нам вот тут артиста не хватает, как раз по вашей части – хулигана сыграть. Может, кто рискнёт?» «Какие дела», – сказал я, отправляясь на сцену… И – затянуло. Режиссёром был Илья Исакович Вайншенкер, он когда-то работал у Михоэлса. Сидел, был сослан, человек необыкновенный и удивительный. А в то время преподавал в школе математику. Причём, когда кто-то из преподавателей заболевал, вёл любые уроки – литературы, немецкого, физики. А театром занимался во Дворце культуры. Я его до сих пор вспоминаю с любовью и благодарностью. В общем, вскоре я начал играть уже главного героя – Шурика в тех же «Двух цветах», и стал в семье Ильи Исаковича третьим сыном, так меня там пригревали. Сейчас это вряд ли возможно, но тогда между людьми существовали такие необычные отношения. И когда в Иркутске открыли театральное училище, вопрос, кем быть, уже не стоял. Я туда поступил, без блата, прошёл огромный конкурс. Уже на первом курсе начал играть в ТЮЗе. Режиссёр Роман Соколов поставил со мной «Недоросля», и я впервые попал на страницы журнала «Театр».
– Мама гордилась?
– Нет, она считала, что надо получить «серьёзную профессию». Мечтала, чтобы я поступил в мединститут. И все врачи, знавшие меня
маленького по госпиталю, ставшие светилами, авторами учебников и научных трудов, настаивали. Наверное, поступил бы в мединститут без труда. Но – судьба! Её же не обойдёшь, не объедешь. Позже мама смирилась, конечно. И когда, гуляя с кем-то по городу, видела афиши, как бы небрежно замечала: «мой»… Как все мамы, собирала газетные вырезки, афиши и фотографии. Она, между прочим, сама прекрасно пела, это на мне природа отдыхает…
– Ты так и остался по окончании училища в ТЮЗе?
– Нет, меня пригласили в Иркутскую драму. Приняли душевно. В любом театре погоду делают «старики». Ты помнишь нашего Коноплянского? Я его в ТЮЗе ребёнком видел – он кучера в «Коте в сапогах» играл. Я и запомнил только его да ещё тетку, которая кота играла: с усами и огромной грудью… Так вот, старики в театре нас очень многому учили. Мне сразу дали играть Адуева в «Обыкновенной истории». Конечно, было и «кушать подано», но я к этому нормально относился. Ещё с ТЮЗа привык. Дадут какой-нибудь «подсолнух» или «волшебный бугорок» сыграть, надо же что-то придумывать, краску какую-то находить. Я это любил, придумывал. Получалось.
– Придумывать надо всю жизнь?
– Да, надо всю жизнь искать и думать. Помню, были на гастролях в Москве уже с Челябинским театром со спектаклем «Русские люди». Пришёл знаменитый Константин Симонов. Ему понравилось. Зашёл за кулисы, спрашивает меня: «А кто придумал грассирование? Я и придумал, отвечаю. Симонов сказал, что наш спектакль по его пьесе – один из лучших.
– В Челябинск как попал?
– Мы были здесь на гастролях, и я получил приглашение. Я бы, может быть, не поехал, но в Иркутском театре случилась «революция» из-за главного режиссёра. Коллектив взбеленился, и 22 актёра подали заявление об уходе. Я принял участие в той акции протеста и… оказался в Челябинске. Режиссёра потом уволили, но паровоз ушёл. Я уже работал в Челябинском театре юного зрителя с режиссёром Тенгизом Махарадзе.
– А ничего, что начал снова с ТЮЗа?
– Это был родной мир! Я вообще проповедовал идею, что молодых надо, как в армию, отдавать в ТЮЗ года на два-три, чтобы пробудилась фантазия, чтобы появилась искренность, правдивость, – маленькие зрители очень чувст-вуют фальшь, их не обманешь. Я играл тогда в ТЮЗе Карлсона и очень любил эту роль. Сыграл Николая I в «Глотке свободы», много других ролей. Через год понял, что сам у себя учусь, что пора что-то менять. И – перекочевал в драму, куда меня звал режиссёр Панов. На выпуске как раз был «Антоний и Клеопатра», где я сначала носил меч, затем «вырос по службе», стал третьим царём. И, в общем, покатило. Потом поставили «Старшего сына» Вампилова.
– Успели при жизни Вампилова?
– Не совсем. Я с Сашей был знаком по Иркутску. Он учился в университете, мы встречались. Но кто же тогда знал, что мы имеем дело с будущим классиком!? Вместе ходили в творческое объединение молодых, Саня тогда написал «Случай в предместье», «Прощание в июне», читал их нам. У него был великолепный слух на жизнь. Мы это чувствовали. Я его видел за два дня до смерти. Театр был на гастролях в Красноярске, я просто сгонял в Иркутск, навестить родных. Встретил Сашу на улице, он пригласил: «У меня день рождения, поедем на дачу…» Я отказался, не успевал на самолёт. Через два дня Саши не стало. Меня это оглушило.
– Спектакль «Бал манекенов» – действительно был судьбоносным?
– Был ещё незабываемый «Случай в метро» братьев Морозовых, я вообще считаю это их лучшей режиссёрской работой. А потом польский режиссёр Ежи Яроцкий, который приехал к нам ставить свой «Бал».
– А с чего Челябинск? Польское кино, польский театр тогда были на таком подъёме, и вдруг – в провинцию.
– Счастливый-несчастливый случай. Ежи надо было прооперировать дочь в Кургане у знаменитого Илизарова. Он здесь какое-то время жил, и его пригласили в наш театр. Ежи выбрал меня на главную роль, сказав потом, что ему понравилось, как я молчал, держал паузу. Мы подружились, я был, кроме всего, его ассистентом. За эту роль я получил первую премию и диплом на фестивале польской драматургии в СССР. Был приглашён польским министерством культуры на фестиваль современной польской драматургии во Вроцлав. Для чего, между прочим, выучил польский.
– Это как?
– По разговорнику. Ко мне вообще языки липнут. Я с казахами, и с немцами, и с татарами могу поговорить. Не в совершенстве, но объяснюсь.
– Что для тебя Челябинский театр драмы?
– Дом родной. Я здесь с 70-го года без полутора месяцев, когда отвлекался на работу во Фрунзенском русском драматическом театре.
– Не подозревала о таком отступлении в твоей биографии.
– Между прочим, интересное отступление. Меня туда Панов позвал, я знал, что театр очень неплохой, и согласился. Начало было такое. В День Конституции на спектакль «Доходное место» в театр должен приехать министр культуры. Как вдруг заболевает исполнитель главной роли. Бегут за мной в гостиницу: отменить спектакль, ну, никак нельзя! Как же, такой праздник, да ещё министр… А я хоть и имел представление о спектакле, знал пьесы Островского, видел сдачу, но всё равно же не готов! Костюм, к счастью, оказался впору. Я срочно начал учить текст. Ужас… Начало мы задержали, но всего на 15 минут. И я сыграл Жадова! Это была совершенно экстремальная ситуация, с импровизациями, экспромтами, но спектакль был принят публикой! Когда госпожа министерша узнала потом, что произошло, она оценила случившееся: мне выдали денежную премию, к 50-летию республики пообещали звание, быстро выделили квартиру…
– Чего не жилось в солнечной Киргизии?
– Да как-то «не климатило», болело горло, дыхание начало сбиваться. Я же сибиряк всё-таки. Приехал зимой в отпуск в Челябинск: Боже, хорошо-то как дышится! А мороз стоит трескучий – арбуз по дороге замёрз. Пришёл в театр, встретился с Наумом Юрьевичем Орловым и, конечно, остался.
– Эпоха Орлова – действительно для театра эпоха?
– Наум Юрьевич – последний из могикан. И эпоха эта не только в истории Челябинска, но российского театра, российской культуры.
– Какие черты характеризуют эту эпоху, её идеолога?
– Неимоверная человечность, порядочность, эрудиция, творческая атмосфера, отношения в коллективе. Я до сих пор считаю наш театр одним из самых чистых в смысле микроклимата! Это очень важно для артиста, когда с тобой рядом и режиссёр, и профессиональный педагог, и старший друг, который думает о каждом актёре, о его месте в театре. Я начал в его спектакле «Иосиф Швейк против Франца Иосифа», с седьмого Швейка, потом играл императора Франца Иосифа и, наконец, главного Швейка. Спектакль открыл новую страницу в истории театра! Это был мюзикл, свежая струя, все как-то вдохновились, появился творческий трепет! Я играл много, мне было всё интересно. Наум Юрьевич тянул всех к максимуму, потолку, многое нам прощал, но не любил игру с «холодным носом», не терпел халтуры. Кто это понимал, многое получил.
– Сегодня театр снова на подъёме, у тебя есть это ощущение?
– Да оно у всех! Чувствуется качественно новый виток, без чего невозможен хороший театр, предвкушение перемен, которые уже начались. Владимир Гурфинкель сумел всех как-то взбулгачить, поставив спектакли «Чужой ребёнок», совершенно необычное полотно «Поминальная молитва», где прекрасная сценография, пластика, потом «Оскар и розовая дама»…
– А твоя последняя работа?
– Спектакль Пиранделло «Шестеро персонажей в поисках автора» режиссёра Олега Рыбкина. Необычная пьеса, режиссура, свет, костюмы, музыка…
– Совсем недавно по телевидению прошёл новый сериал «Бандитский Петербург». Я смотрела его во многом из любопытства. Одну из главных ролей играл твой сын Ян, которого челябинцы помнят на сцене ещё мальчишкой. Наверное, ждали с женой каждую серию?
– А ты как думаешь? А когда его там по сценарию избивают, и он весь в синяках и ссадинах, жена видеть эти кадры не могла, слёзы лила! Я говорю: «Да что ты, в самом деле, серий впереди много, жив-здоров будет! Намазали, – говорю, – синяки накрасили, что ты не знаешь, как это делается?» А у самого сердце сжимается. Вот она – магия кино!
– Он же до этого много снимался, работал в товстоноговском театре у Лаврова, гастролировал. Сын артиста, наверное, его судьба всё же была предначертана?
– И всё же я не хотел, чтобы Ян стал актёром. Но он поступил в Екатеринбурге в театральный институт. Закончил первый курс и поехал с театром на гастроли в Калинин. Рабочим сцены. Ну и, как часто бывает, его величество случай. Заболел какой-то актёр, надо было заменить, тут про Яна и вспомнили. А играть то надо было немца с автоматом.
– Из области «кушать подано»?
– Примерно. Однако на следующий день в газете появилась рецензия, где было сказано, что самым светлым пятном спектакля как раз и был наш немец с автоматом. Правда, фамилию назвали не Яна, а того заболевшего актёра, но всё и так было ясно. И новый случай: спектакль смотрел второй режиссёр снимавшегося фильма «Ищу друга жизни». Надо было сыграть молодого парнишку Гошу-пескоструйщика, в общем, самого себя. И Яна пригласили на пробы, теперь кастинг называется.
– Ты-то как узнал обо всём этом?
– Да тоже случайно. Встретил его в коридоре «Ленфильма», зная, что сын в Калинине. Удивился – я звонил ему накануне. Он как раз на кастинг и отправился. Народу там – человек сто. Говорю, ладно, подожду тебя. Выходит. Режиссёр фильма Ершов взял его без фото– и кинопроб, только попросил утрясти свои дела в театре.
Вот так Ян попал в кино. Между прочим, в конце фильма Гошу призывают в армию – прямо провидческая роль!
– Ты хочешь сказать, что Ян служил в армии, а ты палец о палец не стукнул, чтобы его отмазать?
– Конечно, я позаботился. Призывали его в ансамбль Уральского военного округа, в спортроту – он занимался спортом, играл в ганд-бол. И тут он мне заявляет: если будешь суетиться, я вообще напишу рапорт в Афган. В общем, «устроил» себя сам в учебку, разведбат, потом был переведён в десантную роту глубокой разведки. В Афганистан не попал по чистой случайности: была нелётная погода, и самолёт развернули на Германию, где он и отслужил.
– А как же кино?
– А кино ждало. За месяц до демобилизации «Ленфильм» пригласил его для съёмок фильма «Афганский излом» с Микеле Плачидо, – все помнят этого актёра по «Спруту». Но армия есть армия. Пока демобилизовался, получал документы – опоздал в Питер буквально на день. Группа улетела на съёмки в Душанбе. А Ян прямой наводкой – в институт театра, музыки и кинематографии. Спросил, кто лучший педагог, узнал, что Петров, и перевёлся на его курс из Свердловска.
– А как попал в БДТ?
– У него было шесть приглашений, когда он заканчивал институт! Уговорил его Игорь Владимиров, главный режиссёр театра Ленсовета. Ян ввелся на шесть ролей, но Кирилл Лавров, заменивший Товстоногова в Большом драматическом, переманил, пообещав две главные роли.
– Дал?
– Гораздо больше, чем две!
– Я видела в Челябинске «Костюмера» – антрепризный спектакль с Олегом Басилашвили, где Ян в роли костюмера. Это было нечто. Ты-то как себя чувствовал? Ведь весь Челябинск знал, что это твой сын.
– Мы с женой волновались больше, чем он. А потом принимали поздравления. Много поздравлений.
– Это равносильно собственному успеху?
– Это гораздо больше.
– Часто видитесь с сыном?
– Нет, он же занятой человек. Сейчас снова снимается с Александром Абдуловым в комедии, где играет раввина, говорит на английском, иврите, идише, – прямо полиглот какой-то. В основном, перезваниваемся. Если его нет, разговариваю с внучкой, она, как и Ян, зовёт меня Юриком, обладает большим чувством юмора, я её обожаю.
– А жена у Яна – актриса?
– Нет. В нашей семье, как я говорю, сложилась добрая традиция – жениться не на актрисах. У Яна жена – востоковед.
– А жена у сибиряка Юрия Цапника не иначе как декабристка?
– По духу. А так она из Кушвы, где жили мои бабушка с дедушкой. Я приехал к ним в гости, случайная встреча, и вот уже красавица, комсомолка, спортсменка (в полном смысле этого слова) со мной 39 лет. Валентина – преподаватель кафедры физвоспитания в мединституте, многое сделала, чтобы сын серьёзно занимался спортом, это ему очень помогает в жизни. Наш роман длится 39 лет, так что пора вешать ордена за верность. Я, правда, всегда говорю, что 117 – намекая, что каждый год в неволе засчитывается за 3. Но это шутка. Потому что если поведёт счёт Валентина, не знаю, какой цифрой отделаюсь я.
Несколько вопросов артисту Цапнику под занавес:
– Ваше чувство юмора, которое всем известно, помогает в жизни?
– Конечно. Даже когда грустно, щекочешь себя изнутри.
– Увлечение?
– Не понимаю этого вопроса. Корзины не плету, монеты не собираю. Хотя… люблю детективы и фантастику, но только умные.
– Ты самоед, часто грызёшь себя?
– Периодически бываю собой недоволен. Грызу, но не до самоуничижения. Вообще-то я хорошо к себе отношусь и скромно замечу, что цену себе знаю.
– Любимый афоризм?
– Мой дедушка говорил: нужно всё уметь, но стараться ничего не делать. Умный был дед.
– Что ты больше всего любишь из сыгранного?
– Да что уж этим жить, когда сыграно?
– А как ты относишься к своему юбилею? Я на прошлом была: ты так здорово шагал на одном месте под мелодию «Виват, король, виват» – мимы отдыхали…
– Юбилей надо пережить. На прошлом, наслушавшись хороших слов, я на ходу сочинил стихи, которые заканчивались так:
Спасибо зрителям, друзьям, жене и сыну, и Отчизне!
Но я бы был не я, когда бы не сказал ещё одно:
Спасибо – что при жизни…
27 января театр, общественность, друзья, семья, актёры, зрители позд-равили народного артиста России Юрия Цапника со… столетием.
Аплодисменты!
