Не скрою, я волновалась перед визитом к Людмиле Никитичне Христенко. Мать вице-премьера России!.. Ситуация, как говорится, обязывает. Спасал тот факт, что мы немного знакомы — Людмила Никитична долгое время работала вместе с моей матушкой на Челябинской макаронной фабрике, они были дружны. Кстати, иначе согласия на визит корреспондента добиться бы, пожалуй, не удалось.
Но вот — тихий, уютный дворик в центре города. Дверь квартиры распахивается. Я окунаюсь в атмосферу спокойного достоинства, радушия и простоты. Это — несмотря на роскошь обстановки и апартаментов. Внимание на себе они как-то не акцентируют. Непроизвольно оно переключается, только и исключительно, на героиню встречи. Её глаза всё ещё молоды и ярки, смех заразителен, речь эмоциональна, манеры просты, хотя и не лишены кокетства…
Сообщаю Людмиле Никитичне, что недавно прочитала книгу воспоминаний её мужа, Бориса Христенко, «Повесть о пережитом». нига неожиданная, рисковая, по степени откровенности её сравнивают с «Колымскими рассказами» Варлама Шаламова. У авторов и в биографии немало схожих мест — оба сидели при Сталине за ерунду, но по «тяжёлым» политическим статьям, оба не утратили вкуса и интереса к жизни, таланта. книге имеется послесловие. Сын, Виктор Христенко, признаётся, что ничего не знал о прошлом отца — известного в Челябинске человека, доцента, кандидата наук, преподавателя Политехнического института (ныне — ЮурГУ). Не догадывался, что его брат, Юрий — родной ему лишь по матери. Между тем, в семье Христенко царила обычно доверительная атмосфера, только младших членов семьи берегли от взрослых проблем.
(Вспоминает Людмила Никитична Христенко):
— Отец с ними, когда в школе ещё учились, ходил на вылазки в лес, на рыбалку. Мы разделили ответственность — я отвечаю, в основном, за Юру (более «трудного» в воспитании), а Борис Николаевич — за Витю. Витя — его сын, у меня, когда поженились, двое детей на руках было — от первого брака. Но, вообще-то, никакого разделения между ними не существовало. Борис Николаевич относился к моим ребятам, как к своим, родным. Витя серьёзным рос, а Юра… Холодильник от него закрывать на ключик приходилось — сам покушать любил и друзей приводил, которые помогали расправиться с продуктами. Материально наши дела шли тогда не очень хорошо, всех это огорчало. Наказывали парня, но ничего не помогало. Что делать? Собрали домашнее совещание. Я говорю: с сегодняшнего дня в нашей семье вводится система учёта. Я экономистом работала, к вопросу подошла профессионально. Сколько мы получаем денег? Сколько тратим — на еду, бытовые расходы, квартплату. Беру тетрадь, черчу: вот, в этой стороне листа — доходы, в другой — расходы. И — никаких излишеств. аждый день, первое время, я докладывала семье, сколько чего купила, на что деньги потратила. Всем было очень интересно. Витя мог задать такой, например, вопрос: «А где написано, сколько Юра колбасы съел?» Мы просто умирали со смеху… Потом сама увлеклась этим, если что-то перерасходую, начинаю где-то убавлять, думаю: на чём сэкономить? Денег было в обрез. Юра начал исправляться (смеётся).
А Витя — совсем другой по складу характера. ак-то, три годика ему было, идут с мамой моей, своей бабушкой, по улице. Юра просит: «Баб, дай 50 копеек, в кино сходить. Билет — 20 копеек, остальное — на мороженку». Детский билет тогда 10 копеек стоил, кино двухсерийное… Витя её при этих словах снизу за руку — дёрг! «Не давай, баб, 50 копеек, мороженка меньше стоит, мы на 50 копеек можем всей семьей целый день жить!». Мороженое, и вправду, стоило тогда 10-15 копеек. Но это говорил ребёнок — в три годика. А какие он пирамиды из песка сооружал! Дети сидят в песочнице, лепят фигуры какие-то незамысловатые, а Витя такой замок выстроит… Только, не дай Бог, если кто-то этот замок разрушит. Истерика! « ак он мог? акое имел право?». Витя чужое никогда не брал и не любил, когда на его имущество покушаются. Лепил хорошо, потому что Борис Николаевич им всегда конструкторы покупал — деревянные, металлические. Витя очень любил конструировать, отличные фигуры получались.
На развитие Вити, уверена, положительно повлияло, что я сидела с ним дома очень долго, три года (по тем временам, действительно, огромный срок, детишек отдавали в дошкольные учреждения и в три месяца, полгода, — Авт.). Сколько мы вместе с ним книг прочитали! Он всё мне рассказывал! И я ему всё рассказывала… Всё свободное время посвящала ему. Идём гулять, рассуждаем: почему здесь в ручейке журчит вода, а чуть поодаль — уже не журчит, стоит? Во всё вникал. И такой принципиальный был! Если сделает что-то неправильное, всегда признавался, что это он сделал. Мол, я не хотел плохо сделать, так получилось…
Учиться отдали его поначалу в школу № 67, через дорогу. Мы по Сони ривой жили. Там такой перекрёсток, я умирала от страха за него, каждую свободную минуту звонила с работы домой, переживала: жив ли он? Уроки сам учил, с первого класса. Придёт домой из школы, разогреет обед, поест, немного отдохнёт и — за уроки. Друзья придут, зовут на улицу, но он, пока уроки не сделает — не выходит. огда что-то не получалось, просил: «Мама, проверь, как я уроки сделал». Чтобы Юра у меня такое просил — никогда не было. А Витя переживал: правильно он сделал уроки или неправильно? Если что-то не так, я ему говорю: «Вижу, ты старался, но тут есть ошибки. Ты кое-что не досмотрел», — очень осторожно. Он ранимый был…
ак-то, он классе седьмом уже учился, отправился на день рождения к другу. В нашем же доме. упил подарок… А у нас порядок заведён — зимой в девять часов надо быть дома, летом — в 11. И вот — 11 часов, 12, а Вити всё нет. Я волнуюсь. Что ж, думаю, не позвонит-то? Там телефон есть. Сейчас, думаю, в подъезд зайдёт, там вечно какие-то подозрительные типы… Тут возвращается Борис Николаевич с какого-то совещания. Видит: я волнуюсь. А для него, если я волнуюсь — это всё. Он не мог это спокойно наблюдать. И Витя заходит. Он на него как закричит: «Ты почему опоздал?». Там, Витя говорит, отец долго не приходил, без него за стол не садились. «А почему ты не позвонил маме, что задерживаешься?..» Витя в ответ разревелся. Я себе места не нахожу… Говорю: «Боря, почему ты сразу же закричал? Может, ему неудобно было перед другими ребятами, что он родителям всё докладывает?». А Витя всё плакал, плакал. До тех пор, пока не заснул. Он считал, что отец зря накричал, что он ничего не нарушил.
Отец крутой по характеру был. огда он работал на стройке, мне говорили: « ак вы с ним живёте?». Но дома он редко позволял себе подобное. Всё делал для дома, для семьи. На последние копейки покупал книги и приносил детям. ниг у нас была целая стенка — техническая, научная литература и, конечно, художественная.
— Какие книги любил Виктор?
— Фантастику читал. Но когда подрос, я несколько отошла от его воспитания. Вижу: читает, а что — не спрашивала. Но он больше занимался какими-то работами: ездил в стройотряды, профсоюзными делами. В то время как другие ребята развлекались, посещая танцы и рестораны. Витя с восьмого класса подрабатывал летом, вместе с отцом.
Один раз собрание у них в институте происходило, после поездки в стройотряд. Студентов спрашивают: зачем вы этим занимаетесь? Все говорят красивые слова — чтобы проверить себя, принести пользу обществу, ощутить романтику. А Витя встал и сказал: «Неправда! Это делается для того, чтобы денег побольше заработать!». Прямолинейный, как и отец. Я — другая. Могу сказать то же самое, но — корректно. Хотя… И у меня всякое случалось, не стану скрывать. Витя в десятилетнем возрасте заболел корью. Мальчик соседский заразил его. Я просила не пускать его к нам, но он передал для Вити значок. Бациллы и перескочили. Мы не поняли сначала, чем он заболел. ровь пошла носом… Температура — сорок. Его на «скорой» отвезли в больницу Тракторозаводского района. Положили в отделение «Ухо, горло, нос». Там и взрослые лежали… Прихожу к нему, а мне люди говорят: он умирает. Я — в палату, меня медичка какая-то не пускает: туда нельзя, дескать, там люди после операции (тогда гланды всем подряд вырезали). Я по рукам как дала ей! Заскочила, смотрю: Боже мой!.. Спрашиваю: где ваша заведующая? Ей, говорят, делают массаж. Я дверь открыла, она сидит, такая холёная. Говорю ей: если мой ребенок умрёт, я вас своими руками за-ду-шу. Сейчас же пришлите сюда детского врача! Она мне: вы не волнуйтесь. Нет, говорю, это вам не надо волноваться, расслабьтесь, вам же делают массаж в то время, как в вашем отделении дети умирают! Учтите, я не уйду, пока к моему ребёнку не вызовут детского врача! Она ушла, врача вызвали. Тот заходит и сразу говорит: корь. Я потребовала, чтобы Витю выписали из этой больницы и прикрепили к нему дет-ского врача на дому. Дома его и вылечили. Рассказываю это вам сейчас, и сердце разболелось…
— Решительная вы женщина, огневая. Я это ещё по воспоминаниям вашего мужа, Бориса Христенко, поняла. У вас двое детей уже было и муж, когда с ним встретились. В таком маленьком городке — Троицке, наверное, трудно было пойти наперекор провинциальной морали?
— Первого мужа своего я не любила. До войны встречалась с парнем одним, учителем, Лёшей звали, по фамилии — Дума (украинец, как и я). Такая любовь была! Собирались пожениться. Дату назначили — 4 января. Но в декабре его призвали в армию, а потом началась война. Наши отношения очень чистыми были. Я его страшно стеснялась, думала: не стою его. Он воспитывал меня, давал книги читать, мы вместе их обсуждали: кто понравился из героев, какой эпизод запомнился больше всего. Помню, идём как-то из школы (я в школе в то время преподавала, в начальных классах; учителей не хватало, меня и направили в школу работать — отличницей была). Он несёт мои тетради. А на пути — лужа. Я наметила её обойти, а он мне вдруг говорит: «Давай, на руках тебя перенесу!» Я отвечаю: «Не дотрагивайся до меня! Что люди скажут?»
Мы просто дружили. Чтобы он меня трогал — Боже сохрани. Говорил мне: я и раньше дружил с девушками, но никого не портил, а с тобой у нас будет красивая свадьба.
Но он уехал — не по своей воле. Письма писали друг другу каждый день. И вдруг приходит на него «похоронка»… Шел 1942-й год. А в 1943 году в село Октябрьское, где мы тогда жили, начали привозить раненых. В меня влюбился муж мой бывший, лейтенант Русин. Все говорят: такой красивый, так любит тебя, выходи за него замуж, а то мужиков всех поубивают, и ты, с гордыней своей, останешься старой девой. Девять дней ко мне сватов засылал, я всё отказывала. Угрожать начал: вскрою себе вены. Ну, я и решилась.
А через шесть месяцев — звонок на работу. Лёша! Это был шок… Приехал к родителям в Подовинное, звонит: дескать, встретиться хочу! С «похоронкой» ошибка вышла. Я говорю: Лёшенька, я замужем, но мужа своего ненавижу. Он предлагал уехать в иев, у него там родня, уверял: ты ни в чём не виновата. Но мой папа, Никита Емельянович Шаблей, управляющий заготконторой, сказал мне на это: если уедешь с ним, меня уволят с работы и выгонят из партии (он уже пострадал от сталинского режима и такое, действительно, вполне могло произойти). Отказалась…
Потом ребёнок у меня первый родился, девочка. Но — умерла от дифтерита. Появились ещё дети — Надя и Юра. Муж начал пить, его посадили на десять лет — за растрату. Я, кстати, установила, что растрату сделал другой человек, написала заявление в прокуратуру. Через два года мужа освободили. Он начал изменять, завёл себе женщину (вульгарную, страшную). Люди мне про их связь рассказали. Убедилась, что так и есть, и устроила им «очную ставку». Она уверяла, что муж мой жениться на ней хочет, а он мне — не верь, это так, для забавы. Я и говорю тогда: «Что ж! Я тебе тем же отплачу!». Десять раз это повторила.
Потом мы уехали из Октябрьского. Слухи разные преследовали. Про меня, например, распространили сплетню, будто я украла чьи-то часы. Да я сроду чужого не брала, ни копейки! Всю жизнь общественной и партийной работой занималась, имею медали «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов», в честь столетия Ленина… — всего шесть медалей, награды ВЦСПС, от омитета советских женщин, возглавляемого В.Терешковой. Так вот, перебрались мы в Троицк.
— И там-то и произошла эта кармическая, как теперь говорят, встреча — с Борисом Николаевичем Христенко?
— Он ради меня на работу устроился. Увидел и — голову потерял… Он жил с женой, как сейчас говорят, гражданской, и дочкой в общежитии. Но потом она уехала, разошлись. Борис трудился начальником отдела капитального строительства на Троицком мясокомбинате, а мне бухгалтерию поручили вести. Фуражка набок, сапоги стоптанные, спецовка… Бродяга, и только. Думаю: и чего ко мне прицепился? Но лицо — красивое, мужественное. Настоящий мужчина, понимаете?.. Парторг наш — Матильда — говорит мне: «Что ты с ним разговариваешь? Он — бывший зэк!». Но и я увлеклась им, не скрою. Мужу срок дала на исправление. Если, дескать, пить не бросишь, через год — уйду. Но он пить ещё больше стал, деградировал окончательно. Да ещё и дрался. Табуретку — бах!— об пол, папа мой плакать начинает, дети разбегаются… Боря мне говорил: « ак ты с ним живёшь? Уходи от него! Он издевается над тобой. Я вас всех заберу и увезу отсюда». Так, кстати, потом и произошло. Он увёз всех нас с собой, в Челябинск — меня, моих родителей, сына Юру. А дочку, Надю, муж не отдал. Забрал ребёнка и увёз к своим родственникам в Сибирь.
Вот так мы и жили. Боря, в конце концов, не выдержал, уехал. Он заочно учился в Полтаве, туда и направился. Но по пути остановился ненадолго в Челябинске. Всё время мне телеграммы оттуда слал: дескать, приезжай, уедем вместе! Я читаю и думаю: что же мне делать? Мысль о петле на шею появилась… Один раз пришла на берег реки Уй. Сижу, думу свою невеселую думаю. Вокруг посмотрела: веревка лежит, камень. Думаю: привязать бы сейчас всё это на шею, да и — в воду. И так меня потянуло туда, так потянуло… Вдруг слышу — какой-то гром. Летит моя Надька (лет десять ей было), а с нею — целая свора дворовых собак. Она такая собачница была, животных любила страшно! Спрашивает: «Ты что здесь, мам, делаешь?». У меня помутнело в глазах: а как же дети? Почему они должны быть несчастными? Нет, не могу их бросить. Дочка схватила меня за руки, и мы побежали с ней домой без остановки.
В бухгалтерии между тем проследили, что я письма какие-то читаю и в ящик письменного стола складываю. Женщины — народ коварный, завистливый… Меня вызвали к начальству, а сослуживицы тем временем письма и телеграммы Бориса из стола вытащили и отнесли их моему мужу. Тот, конечно, разборку учинил. Ударил меня по лицу, нос повредил — свернул набок (потом у хирурга лечиться пришлось). Шрам на лице до сих пор остался. Лицо разнесло… Я через знакомую написала заявление об увольнении, попросила начальству передать, а сама позвонила в Челябинск Борису и всё рассказала. Он тут же взял такси (часы свои наручные заложил) и — за нами. Было это 17 июля 1955 года. С тех пор и живу в Челябинске.
Дочку я не видела ещё целых два года. Юрик жил с нами, а сведений о Наде я не имела. На раздел имущества не подавала, муж мой продал дом (который строила на свои деньги — на двух работах трудилась, ссуду взяла), а деньги пропил.
— Но с Борисом-то Николаевичем было всё по-другому? Такая любовь…
— Он называл меня «моя мамулечка», «мой козлёночек», Лютик. Как он ждал малыша! Когда Витя, наконец, на свет появился, он дежурную по роддому — огромную стокилограммовую женщину, на руки от радости поднял. Она потом говорила, сколько работаю — таких отцов — горячих, сумасшедших — не видела. Да и Витя родился крупным — четыре килограмма 200 граммов и рост — 57 сантиметров. Родился он в роддоме на Сельмаше, где мы тогда жили. В квартире зимой — 10 градусов тепла, «козла» без конца включали. Иначе ребёнка ни искупать, ни перепеленать. Потом, правда, квартиру нам в городке МВД дали. Пришлось за неё побороться. Ордер не отдавали, так как хотели другому человеку жильё отдать. Я взяла тогда на руки Витю, завёрнутого в одеяльце, и явилась с ним вместе на кустовое совещание строителей, где присутствовал и мой муж (для него это было неожиданностью). Людей — полный зал, человек 300. Говорю начальству: в нашей квартире — ужасный холод, а то жильё, новое, хотят у нас отобрать! Почему допускаете такое? Сейчас оставлю вам своего ребёнка, и воспитывайте его сами! Ох, они и забегали… Ордер, в итоге, выдали.
— Не жаль было будущего вице-премьера России чужим дяденькам отдавать?
— Витя — любимый ребёнок, желанный, рождённый в большой любви. С хорошими генами. Считаю, уже это — хорошая основа для воспитания. Потом, Борис Николаевич уделял ему много времени и внимания. онтролировал его поступки. В 67-й школе, где Витя сначала учился, числился в любимчиках — симпатичный паренёк, общительный… Однако мы заметили, что по математике и английскому у него знания недостаточные, но, несмотря на это, он всё равно приносит домой пятерки. Борис Николаевич мне и говорит: «Переводить его надо из этой школы. Они его испортят, он после никуда не поступит». И перевёл его в 121-ю школу. На троллейбусе приходилось ездить. Сначала Виктор в этой школе получал по английскому и математике только двойки и тройки. Пришлось репетиторов нанять, и дела пошли лучше.
— Требовательные вы родители… Другие бы сказали, получает ребёнок пятерки — и ладно, что ещё надо?
— Нет, что вы, контроль нужен обязательно… После поступил в ЧПИ, на факультет прикладной математики. Проблем, в общем-то, не возникало. Только с политэкономией. Его невзлюбила преподавательница этого предмета, потому что он знал больше её. Она говорила: когда захожу в аудиторию и вижу там Христенко, меня дрожь пробирает. Он, мол, задаёт такие вопросы… Хочет меня перед другими студентами дискредитировать. В институте он хорошо учился, но отличником не был. Его дети лучше его учились: старшая, Юлия, закончила с красным дипломом МГИМО, а сначала нашу, челябинскую школу № 1 — с золотой медалью. Средний, Владимир, — ему 22 года, уже — руководитель проектов металлургических комбинатов (должность такая при Министерстве), младшая девочка, Ангелина, учится в девятом классе.
Наша семья — крепкая, прочная. Дети с малолетства видели: мы работаем, учимся, не имеем дурных привычек, уважаем друг друга и родителей (Борис Николаевич к моим родителям относился, как к своим родным). Ребята равнялись на нас, перенимали стиль поведения и жизни. Помню, когда Борис Николаевич защитил кандидатскую диссертацию, устроили дома праздник. Пели песни, играли на аккордеоне, танцевали, смеялись. Наша пара где-нибудь на отдыхе всегда первые призы по танцам брала. А как я «цыганочку» танцевала — это отдельная песня. Соседи очень удивились тогда: что это происходит у Христенко? У нас же никогда пьянок не было — спиртное никто не употреблял. А тут — какая-то вечеринка, веселье… Что ответственными они выросли, это тоже от нас. Я в пять утра вставала, чтобы приготовить завтрак, обед. В семье не принято было где-то на стороне питаться, ели обычно дома. Другая семейная традиция — интересоваться жизнью друг друга, принимать в ней участие (дети мои и сейчас очень между собой дружны). Я очень люблю своих детей и горжусь ими. Надя теперь — директор строительно-финансовой компании в Троицке, Юра — отличный электрик, у всех — семьи. Юра — заботливый, добрый сын, Надя — прекрасная дочь. Сейчас вот, узнав, что я плохо чувствую себя из-за перепадов погодных, приехала навестить, ухаживает за мною. И Витя всё время звонит, интересуется.
онечно, в семье далеко не всегда безоблачно было. Борис Николаевич придёт иногда с работы — бледный, усталый, раздражённый. Я понимаю: ситуацию надо исправлять, тут помощь нужна. Пойдём, говорю, погуляем, поговорим (дома поговорить с глазу на глаз было сложно, у нас часто останавливались родственники, да и сама по себе семья немаленькая). Погуляем часок, обсудим проблемы (мы ничего друг от друга не скрывали, всем делились). Я говорю: и чего ты завёлся, какая ерунда! Обязательно сообща найдём какой-то выход. В любви надо уметь уступать друг другу, уметь понять другого человека, выслушать и простить.
Борис Николаевич, словом, отличным семьянином был. В институте, кто помнит, называли его «человек-солнце», «необыкновенный человек». Он и для детей, и внуков своих таким же был. Помню, пожилой уже весьма, решал вместе с сыном Виктора — Вовой — задачи по физике. Внуки говорили: у нашего дедушки нет ни одного вопроса, на который не нашлось бы ответа. 43 года мы с Борей прожили, как один день. И я до сих пор его люблю. Любовь не умирает.
Всего у Людмилы Никитичны девять внуков — четыре девочки и пять мальчиков, четверо правнуков. Счастливая бабушка! Впрочем, это слово ей не подходит. Она всё еще — яркая женщина. Весёлая, заводная, способная свести с ума. И в то же время — не забывающая о своём долге, заботливая, чуткая мама. Такое соотношение, согласитесь, не часто встретишь.
Я покидаю апартаменты. вартира только что после евроремонта, всё блестит и сверкает. Смущаясь, моя собеседница поясняет: пока отдыхала у дочери в Троицке, сделали дома ремонт. новому облику своего жилья пока не привыкла, половину деталей интерьера выслала назад — Виктору в Москву. Зачем мне эти статуэтки? Лишние пылесборники. Но обстановка, между тем, впечатляющая, выполненная со вкусом. Мне вспоминается в связи с этим эпизод: король рок-н-ролла Элвис Пресли в знак благодарности своей маме подарил ей розовый « адиллак». Вице-премьер России Виктор Христенко сделал подарок практичнее — обновил квартиру. Подарки разные, повод один и тот же — любовь.
Людмила Никитична уже на пороге спрашивает, не к ребёнку ли я тороплюсь, и как, дескать, его зовут? Услышав утвердительный ответ и узнав, что моего сына зовут Бориской, тает. Несмотря на возражения с моей стороны, упаковывает для него пакет фруктов.
